в рогатом шлеме, утыканный стрелами как еж, наклонялся и с разбегу таранил врагов. Женщину-кошку окружили двое, и она испуганно прижимала руки к груди, едва прикрытой пушистым лифчиком. А потом, подпустив противников ближе, стремительно взмахнула длинным хвостом, и они упали, хрипя и зажимая шеи руками.
Вторая колесница держалась на безопасной высоте, расстреливая перевертышей из луков. Кошка вновь вскарабкалась по моему помосту, подпрыгнула, и защитная сила отбросила ее выше. Она ловко перевернулась в полете и впилась когтями в металлическое днище колесницы, внеся суматоху в ее экипаж. Стрелки перегнулись через край, пытаясь достать кошку, а она раскачивалась туда-сюда, и колесница накренилась, закружилась. Центр тяжести сместился, и маг-возничий, не справившись с управлением, зацепил защитное поле арены. Диск перевернулся, стрелки высыпались, и меч Герраха засверкал под солнцем. А Кошка приземлилась сверху на поверженный артефакт и, потянувшись, оставила на днище глубокие бороздки от когтей.
Через пару минут все было кончено. Зрители неистово кричали, радуясь крови, а на небе не было ни облачка – плевать матери-богини на все эти жестокие игры.
– Какое удивительное представление! – воскликнула рыжая женщина из центральной ложи. – Честно скажу, Филипп, поначалу я рассердилась и решила, что ты задумал убить моего любимца. Ведь по легенде маги победили перевертышей.
– Но малой толике из них удалось спастись, – исправил ее супруг. – Мы как раз видим тех самых счастливчиков. Удивил, Филипп, порадовал.
Его жена посылала воздушные поцелуи на арену, махала руками и выкрикивала приветствия как обычная простолюдинка.
– И, похоже, сегодняшняя ночь порадует меня не меньше, – добавил правитель и рассмеялся.
Филипп выдавил из себя деликатную улыбку. Но я прекрасно понимала, что ему не весело.
И как бы мне не поплатиться за удачу моего дракона.
Тела уносили с арены, бедного волка, который еще дымился, уволокли за задние лапы. Женщина-кошка выдергивала стрелы из могучей спины быка. Геррах стоял посреди арены и смотрел на меня. Но вместо победного ликования я чувствовала горечь. Он не сможет побеждать все время. Филипп выставит против него целую армию. В казармах горячих игр тысячи воинов, и все умеют убивать. Мне надо что-то придумать, создать что-то для Герраха и попросить служанку передать… Это моя вина. Из-за меня этот мужчина, прекрасный и сильный, останется лежать на песке. А я не хочу жить без него и его любви.
Когда я вновь посмотрела на Филиппа, он улыбался, чувствуя мой страх, а в его глазах была угроза. Не сегодня, так в следующий раз, но Филипп его убьет.
***
Филипп вошел в мою комнату без стука, присел на кровать, и я поджала ноги, чтобы невольно его не коснуться.
– Я тут подумал, – начал он. – Ты была права.
Я насторожилась. Впрочем, что бы Филипп ни говорил, я бы ждала подвоха.
– Нам и вправду стоит узнать друг друга лучше, – признал он. – А тебе здесь, наверное, уже надоело: ни книг, ни подруг, ни тетушки. Как ее там… Полли?
Я вцепилась пальцами в покрывало. Если он навредит тете Молли… Если только…
Филипп глубоко вдохнул, прикрыв от удовольствия глаза.
– Ты очень необычная девушка, Амедея, – сказал он, посмотрев на меня, и его скулы зарозовели, как после долгой прогулки. – Обычно люди больше всего боятся за себя – и это логично. Ты же дрожишь от страха, только когда угрожают тем, кто тебе дорог.
– Ты позволишь мне увидеться с тетей? – попросила я.
– Нет, – ответил Филипп. – Возможно, когда-нибудь. Если хорошо попросишь.
В его голосе прозвучал отчетливый намек, и я передернулась от отвращения. Не судьба мне увидеть тетю.
– Я приглашаю тебя на прогулку, – недовольно сказал Филипп.
Он поднялся и подал мне руку, но я, конечно, встала сама. Надела туфли, вопросительно посмотрела на Филиппа, и он, оглядев меня с головы до ног, удовлетворенно кивнул.
– Мне нравится, что ты красивая, – похвалил он меня, как какой-то предмет, и пошел вперед.
Стражники расступились, но остались на месте охранять дверь, которую, к счастью, починили.
– Сегодняшнее представление пошло слегка не по плану, – продолжил разглагольствовать Филипп, пока мы шли по узкому коридору.
Будь у меня нож, сумела бы я воткнуть его в спину Филиппу? Я почти воочию представила рукоятку, торчащую из-под его лопатки, и алую кровь, растекающуюся по белому пиджаку. Но вряд ли бы мне хватило духу. Приходилось признать, что я слабачка. Вот женщина-кошка, что сражалась на арене, не дрогнув перерезала бы ему горло своим хвостом, а потом разодрала бы грудь, вырвала сердце и съела, не подавившись. А мужик, похожий на быка, забодал бы его и поднял на рога. Геррах бы не стал нападать со спины. Он бы предпочел честный бой и вонзил меч в Филиппа, глядя в его бесцветные глаза.
– Перевертыши победили магов на арене, но так не должно было быть, – говорил Филипп. – Я же вспомнил о продолжении легенд. О дочерях богини, которые решили спасти мать от заточения. Они не сумели сломать решетки и запоры, поставленные богом-отцом, и вместо этого сотворили для матери другой мир, в котором было все то, что и в настоящем, и даже больше. Что ты умеешь, Амедея?
Вопрос прозвучал внезапно, и я слегка растерялась.
– Твой артефакт, с драконьей чешуей, довольно хорош, – похвалил Филипп.
Сперва я испугалась, что он нашел ключ, а после едва не рассмеялась от облегчения, осознав, что речь о защелке. Лучше бы Филиппу не знать, на что я способна.
– Ты ведь нигде не училась?
Я покачала головой.
– Ты видишь потоки силы?
– Нет, – не соврала я.
Не вижу, а слышу. Руны на груди Филиппа, к примеру, звучали как скрежет по стеклу.
– Думаю, отец-бог правильно сделал, приказав убивать своих дочерей, – сказал Филипп. – Они посягнули на то, что и так совершенно. Усомнились в нем.
– Но ты ведь гордишься своим усовершенствованием, – напомнила я. – Что ж не остался таким, каким тебя сотворили?
Нахмурив брови, Филипп повернулся ко мне, и я прикусила язык. Зачем только его дразню?
– Ты не понимаешь разницу, – терпеливо пояснил он. – Маги пользуются проверенными законами, а женщины нарушают все правила, и это непременно приводит к катастрофе. Давай проясним, Амедея. Ты – ведьма. Достаточно одного моего слова – и тебя убьют.
– Что ж ты его не говоришь?
– Может, и скажу, когда ты надоешь мне. А сейчас у меня
