В зал вошли двое: высокий блондин, одетый в чёрный мундир, а следом за ним, будто на невидимой привязи, шёл он — тот, кого я видела лишь несколько секунд будучи ещё замужней дамой. Я вспомнила его глаза — наполовину зелёные, наполовину жёлтые. Мужчина с чёрными волосами, заплетёнными в косу, перекинутую через плечо. С ним я столкнулась тогда на балу в попытке убежать от увиденного. Сейчас он выглядел иначе. Всё такой же чёрный костюм, безупречный в своём исполнении, но сейчас в нём не было того лоска, что я видела прежде. Не было смелости и вызова во взгляде. Была лишь ярость, желание растоптать всех собравшихся, сделать с ними всё то же, что и с жителями той деревни.
Я со страхом отшатнулась чуть дальше, но потом поняла, что тёмное пятно на его шее — это блокирующий оборот ошейник. Я читала про них однажды, в одиночестве сидя в библиотеке бывшего мужа. Их использовали редко, так как мало кто мог надеть на аристократа ошейник. Для этого были нужны веские доказательства, и рука, которая его наденет, должна обладать полнотой власти во всех её проявлениях. Иначе говоря, сделать это мог только монарх. А надеть такую вещь на стоящего ниже себя лишь на одну ступень не хватало смелости ни у кого, ведь это непременно вызовет шквал негодования, которое может вылиться в бунт знати.
Когда его оставили посередине зала одного, начался сам процесс. Обычные вопросы, подтверждающие личность обвиняемого, имена его родственников, как кровных, так и приобретённых, таких, например, как жена.
Я словно отключилась от происходящего, смотрела, но не видела, даже присела на эту злосчастную табуретку. Вопросы сменяли друг друга, и, по сути, освещали всё то, что вчера мне рассказал Лайонель — кто, каким способом и для чего. Не знаю, были ли собравшиеся заранее в курсе о сути обвинений, но с удовлетворением заметила, что некоторые из них побледнели. Когда речь зашла о поддельных метках, многие закатали рукава и стали рассматривать свои абсолютно чистые руки. Я ведь и сама не сразу заметила, что моя метка пропала, было как-то не до этого, а когда всё же увидела кожу рук без клейма избранной, то просто обрадовалась, считая это началом жизни с чистого лица.
— Всё, что вы говорите, требует непременного расследования, но мы не можем не заметить, что без доказательств это всего лишь слова. — В процесс включился седой пузатый старичок в красной мантии до пола. Один из представителей гильдии торговцев. Вернее, один из владельцев доходов, которые она приносит. Говорил он все это таким заискивающим и извиняющимся тоном, что мне стало противно его слушать.
Я боялась этого. Того, что просто слов будет недостаточно. Как бы мне ни хотелось, чтобы преступник был наказан, есть протоколы, которым надо следовать неукоснительно. И одним из основных пунктов были свидетели. А их, к сожалению, не было. Как пояснил Лайонель, им удалось выйти на след нескольких аристократов, замешанных в этом деле, но самым необъяснимым образом все вспоминания о происходящем были стёрты из их головы, и их разум был как чистый лист, на котором можно нарисовать всё что угодно.
— Прошу вас представится. — Повернувшись в мою сторону, слово взял блондин, который привёл задержанного в зал.
— Амалия Бедфордская, вдова герцога Дерека Бедфордского. — Я старалась не показать своего страха. Страха того, что моих слов будет недостаточно, страха того, что подсудимого могут отпустить и всё начнётся по новой.
По залу прошёлся удивлённый шёпот. Многие думали, что я тоже погибла, что герцог утянул меня за собой. И сейчас с удвоенным интересом наблюдали за каждым моим движением, за каждой эмоцией, что отражалась на моём лице. Ну что ж, пришло время вспомнить уроки матушки и надеть маску, что обезопасит меня от чужих суждений.
— Вы видели прежде этого человека? — Он указал на подсудимого, который сейчас смотрел на меня, словно впервые видел, не показывая ни грамма узнавания. А в том, что он знает, кто я такая, и помнит меня, я была уверена. Ведь именно его голос я слышала тогда, в день своего отъезда в ссылку из замка.
— Я видела его в облике человека лишь однажды. На балу несколько лет назад, в день моего представления королю.
— Встречали ли вы его после в каком-либо другом облике? — На этом вопросе зал затих, даже в дальних рядах умолкли все разговоры.
— Однажды, находясь в замке, я слышала, как мой муж… — Я смутилась, увидев печаль в глазах Лайонеля. — Тогда ещё мой муж с кем-то разговаривал.
— Вы не видели его собеседника? — Блондин подошёл ближе, впиваясь в меня взглядом и будто бы проникая в голову, в самые истоки моих мыслей.
— Хм, хм. — Лайонель теперь тоже приблизился ко мне и встал сбоку, но чуть впереди, так что теперь казалось, что я нахожусь позади него, под его защитой. — Думаю, леди и так ответит на ваш вопрос, мой дорогой друг Виктор.
— Да, конечно. — Виктор — теперь я знала его имя — отошёл немного, и сразу же пропало чувство чужого присутствия в моих мыслях.
— Я не видела, с кем говорил Дерек. — Здесь я не лукавила, ведь действительно слышала только голоса. — Только слышала о том, что что-то пошло не по плану. Но что именно, я не знаю.
В этот момент меня накрыло волной лютой ненависти, что исходила от Эдмунда Саффолкского — он сейчас неотрывно смотрел на меня. К моему сожалению, хоть я и была защищена от физического воздействия, находясь за защитной аркой, но от направленного на меня злого взгляда спасения не было, и я каждой клеточкой всего тела чувствовала все те волны ненависти, что посылались мне преступником.
— Это все ваши встречи с подсудимым? — На этот раз спрашивал сам Лайонель. Стараясь оградить меня от блондина, он взял инициативу на себя.
— Была ещё одна. — Я со страхом смотрела в разного цвета глаза, понимая, что если выскажусь сейчас и его не осудят, то это будет мой последний день жизни. Такого не прощают, такое нельзя списать на банальную ошибку. — Это было в деревне Немезинки, несколько месяцев назад. Мы приехали с ныне покойным лекарем примерно в обед к воротам деревни. Вернее, к тому, что от неё осталось.
— Продолжайте. — Лайонель, видя моё состояние, подал мне стакан с водой, заранее принесённый слугой.
— Над деревней летал дракон, а всё вокруг было в дыму. Везде лишь гарь, копоть и пепел. И не было никого, кто бы встретился нам по пути, ни людей, ни животных.
— Почему вы думаете, что подсудимый и тот дракон, которого вы видели, это один и тот же человек? — Снова голос из зала, и снова недоверие к тем обвинениям, что здесь звучат.
— Его глаза, я таких не видела прежде. И шрам, у него точно был шрам во второй ипостаси.
— Можете описать его? — Блондин Виктор снова подошёл ближе, но теперь старался держаться на почтительном расстоянии.
— Две большие полосы ото лба до рта. — Воспоминания захлестнули меня, и я немного покачнулась на табуретке, цепляясь рукой за предплечье Лайонеля, присевшего рядом.
— Это смешно, всем известно, что оборот вне распоряжения короля запрещён. А его он не давал никому уже несколько десятков лет. И видеть вы ничего не могли. — Всё тот же толстый старикашка не унимался, стараясь посеять смуту между присутствующих. — И как удобно, что есть только единственный свидетель, и больше нет никого, кто мог бы подтвердить сказанное.
Король Роберт молчал, слушая и слыша всё, что происходит в зале. Ни один шорох, ни одно слово, сказанное даже шёпотом, не прошло мимо него. Такова была особенность его дара. Видеть больше, чем кто-либо, когда это было необходимо, как сейчас, а при необходимости ставить блок и слышать так же, как и все окружающие. И сейчас он наблюдал за каждым, видел всполохи недовольства, видел красные нити одобрения происходящего и серые нити злорадства и превосходства одних над другими. Спустя несколько долгих минут раздумий он наконец поднял руку, призывая к вниманию, и произнёс:
— Мы подумали и решили. Для подтверждения слов свидетеля у подсудимого будет снят блокиратор для минутного оборота. Если всё, что сказала герцогиня Бедфордская, подтвердится, то герцога Эдмунда Саффолкского ожидает мгновенное развоплощение. Прошу установить блокираторы по периметру.
