Каждый день, когда приходил Леофрик, чтобы увести ее из комнаты в свой мир, она, прямая и решительная, шла через замок, сад и, наконец, выходила в лес. Только тогда, когда они снова оставались одни, и она оказывалась в мире, который понимала, — деревья, земля и небо, которые, как она почти верила, могли быть ее домом, — Астрид смогла избавиться от ощущения потерянности.
В лесу, наедине с Леофриком, ей становилось чуть легче.
Она доверяла ему. Голос в ее голове говорил не верить, уверял, что здесь есть подвох, но Леофрик был единственным, кому она, как ей казалось, могла доверять. Даже без слов он, казалось, знал, что ей нужно, и даже без слов Астрид верила, что понимает его намерения.
Он отдал себя ей. Полностью, в ту первую ночь. А потом, когда его лицо и шея распухли, а тело побагровело от ударов, которые она на него обрушила, он обращался с ней как с возлюбленной. С тех пор он всегда обращался с ней как с возлюбленной, и не только в постели. Он прикасался к ней, как к возлюбленной, даже взял ее за руку, когда они шли по саду — и, судя по реакции людей вокруг, это был настоящий скандал.
У Астрид никогда прежде не было таких отношений, ни с одним мужчиной. Она никогда прежде не испытывала таких чувств.
Она велела себе быть осторожной, помнить, что именно король, отец Леофрика, посадил ее в черное место, а возможно, и сам Леофрик. Она попыталась заставить себя вспомнить глубокое отчаяние, которое испытала, невыносимую боль, которую перенесла, и напомнить себе, что нежные чувства к тому, кто вернул ее к свету, не означают любви.
И все же она думала, что чувствует любовь. Она чувствовала это в его прикосновениях, в его взгляде, в его голосе, и ее сердце отвечало тем же. Это была любовь — или безумие. Астрид никогда раньше не испытывала ни того, ни другого.
Но каждый раз, когда он входил в комнату и улыбался ей, ее разум успокаивался, а сердце и тело радовались. С каждым мгновением, проведенным с ним, она чувствовала себя спокойнее.
Астрид не знала, кто она такая, кем может стать и будет ли у нее вообще такая возможность, но она знала, что Леофрик важен для нее, и верила, что и она тоже важна для него.
Возможно, однажды окажется, что ей этого достаточно. Возможно, она сможет найти себя в его глазах.
Возможно, она сможет принять это место и эту одежду, и руки, в которых больше не будет оружия.
— oOo~
Когда Оди убирала утренний поднос, вошла Эльфледа с дневным платьем. С тех пор как Астрид согласилась носить эту одежду, старуха каждый день приносила что-нибудь новое, а каждую ночь давала Астрид еще и чистое и легкое спальное платье.
Астрид нравились эти женщины, старая и молодая. Они выполняли свою работу и ничего не спрашивали, и обращались с ней как с человеком, а не как с диковинным зверем.
Они были пока единственными людьми, кроме Леофрика, с кем она могла попытаться поговорить. Их манера говорить сильно отличалась от манеры Леофрика, более грубоватая и резкая, как разница в говоре Карлсы и Гетланда. Слова были те же самые, но звучали они иначе. Казалось, она учит не один язык, а сразу два.
Они всегда были вежливы, но как только Астрид начала учить язык, стали по-настоящему добры. Эльфледа обращалась с ней как мать — не ее мать, а с той нежной добротой, которая, казалось, была у других матерей. Оди, казалось, все еще немного боялась, но ее любопытство и доброта были сильны и превратили этот страх в благоговение. Оди, однако, было труднее всего понять, поэтому они все еще общались в основном жестами.
Как только Астрид приняла решение учиться языку, она поняла, что решение это правильное. А вот ношение одежды было уступкой, и это было похоже на слабость. Поэтому она не удержалась и скорчила гримасу при виде нового свертка одежды. Она знала, что это будет шерсть. В последние дни заметно похолодало. Еще больше ткани, чтобы ей стало совсем трудно ходить
Эльфледа, однако, широко улыбнулась, демонстрируя желтые зубы и дырку на месте передних двух.
— Сегодня у нас кое-что особенное, милая.
Астрид нахмурилась. Ей нравилось, когда ее называли «милая», но она не поняла больше ни слова.
— Особенное? — середина слова прозвучала совсем не так, как была произнесена Эльфледой.
— Да, особенное. Это значит, тебе понравится. Пойдем посмотрим. — Она подошла к кровати и положила сверток.
Одежда была завернута в кусок простого полотна, и это было необычно. Обычно это была просто аккуратная стопка сложенной ткани. Эльфледа начала разворачивать ткань, а Астрид подошла посмотреть.
Там была кожа. Наверху лежала кожа. Она протянула руку и провела по ней ладонью. Не дубленая, мягкая. Так что не доспехи. Но тем не менее кожа. Она подняла ее.
Бриджи. Боги, это были бриджи! Астрид хлопнула себя ладонью по рту, чтобы подавить звук, который сорвался с губ.
Там была еще кожа — нагрудник или что-то похожее. Украшенная узорами, мягкая, но все-таки кожа. Цвет соответствовал бриджам: глубокий, насыщенный коричневый, как опавшие листья.
Под этими великолепными предметами одежды была ткань, много ткани, яркого синего цвета. Она отличалась от постельного белья и шерсти, которые она носила, или шелка, который она тоже пробовала носить. Она положила на нее руку — это была шерсть, но такая мягкая. Как нагрудники Леофрика. То, что он называл дублетами.
Эльфледа подняла одежду и встряхнула. Платье. Обычно платье. Астрид была разочарована, но тут старуха ухватилась за юбку и приподняла кусок ткани.
Она была разделена надвое спереди.
Эльфледа положила платье на кровать, аккуратно расстелила и взяла бриджи из рук Астрид. Она положила их на платье, под разрезом, показывая, как их носить. Затем она сложила складки платья — и бриджи уже не было видно. Нагрудник тоже лег на платье спереди.
— Его светлость заказал его специально для тебя, милая.
Леофрик дал ей что-то, что она могла носить — и чувствовать себя, по крайней мере, хотя бы частично, той, кем она была. Он действительно знал ее — и не ожидал, что она откажется от себя. Он не думал, что она позволит приручить себя.
— Особенное, — пробормотала Астрид и провела руками по платью. — Особенное.
— Да, — улыбнулась Эльфледа. — Ну, давай одеваться.
— oOo~
В комнате стояло зеркало. Астрид никогда особенно не любила смотреть в зеркало, за исключением тех случаев, когда заплетала волосы в косы, но сейчас она не могла оторвать взгляда.
Она позволила Эльфледе заплести ей волосы, и та сделала что-то почти в стиле Астрид, но более элегантное. Косы были не так туго стянуты на голове и, казалось, сплетены в узор сзади. Она не очень хорошо это видела. Но она видела свою одежду.
Платье было мягкое, шерстяное, как облако, подчеркивающее голубизну ее глаз так четко, что казалось, из них исходит свет. Кожаный нагрудник поверх него — Эльфледа называла его корсетом — был тесным, но не неудобным, и он закрывал сзади ее шею. На коже был вырезан витиеватый узор из завитков. Само платье было простым. Его широкий вырез закрывал V-образный вырез корсета — совсем скромно, повторяла Эльфледа.
Это было слово, которое, казалось, имело отношение к женскому стыду, но ничто не могло испортить удовольствие Астрид от ее новой одежды.
Бриджи облегали ее, как кожа. Откуда Леофрик знал ее размеры? Его руки, как бы хороши они ни были, не могли бы дать такое точное представление. Если бы Астрид лучше знала язык, она бы спросила, имеет ли Эльфледа какое-то отношение к этому подарку.
Но она довольствовалась тем, что ходила по комнате в бриджах, и платье не мешало ей при ходьбе.
Было бы обидно надеть на ноги под бриджи эти дурацкие тонкие туфли, но у нее не было ботинок. Вся одежда, которая была на ней, когда ее схватили, наверняка была выброшена или сожжена.
Отогнав эту мысль, Астрид вздохнула и опустила взгляд на туфли
