— Ты выглядишь счастливым, мой друг, — сказал он на их языке. Леиф положил руку Астрид на живот, и его брови поползли вверх, когда ребенок сильно пнул его ладонь. — Он танцует с нами.
— Да. Сегодня он тоже счастлив. Но во мне уже не так много места, чтобы он мог двигаться настолько свободно.
— Осталось не так долго.
— Да, — вздохнула она. — Каждое утро я просыпаюсь и надеюсь, что сегодня, но, ребенку, кажется, комфортно оставаться в животе. Ему там удобно. Гораздо удобнее, чем мне.
Леиф засмеялся, улыбаясь ее животу, рука все еще поглаживала его. Астрид оглядела танцующих в поисках мужа и нашла его. Их глаза встретились, но он больше не ревновал к Леифу. Он просто улыбнулся и продолжил танец.
— Почему ты смеешься?
— Я подумал о женщине, которую знал в Гетланде. О той, которая так кисло смотрела на Магни, когда тот играл или баловался. Я никогда не думал, что увижу ее такой.
Она улыбнулась. Какая-то часть этой женщины все еще жила внутри нее, но теперь Астрид понимала, что тогда не вполне понимала себя. Она думала, что не нуждается ни в любви, ни в нежности, ни в семье, ни в собственном ребенке. Она думала, что сама идея счастья — это сказка ради сказки, и что сила и воля — это все, что ей нужно, чтобы жить счастливо.
В те дни она думала, что Бренна Око Бога отказалась от части себя, чтобы стать женой и матерью. Теперь Астрид поняла, что, став женой и матерью, она только обрела. Что она могла быть и Девой-защитницей, и матерью. Потому что Дева-защитница была больше, чем оружие, которым она владела. Дева-защитница была Девой-защитницей прежде всего в ее душе. В мирное время или на войне, одна ли она была или среди воинов, огонь Девы-защитницы никогда не угасать.
И так мало стоило что-то, что имеешь, если этим нельзя было поделиться.
— Здесь до сих пор говорят, что король Леофрик приручил свою дикую женщину и сделал из нее королеву. Это стало настоящей легендой.
Он ухмыльнулся.
— И ты оставила их в живых? Сохранила им руки и ноги?
Она улыбнулась в ответ.
— Я позволяю им думать, что они правы.
— oOo~
Несколько дней спустя, когда гости все еще были с ними, Астрид с раздражением оттолкнула от себя суетливую Оди.
— Хватит, Оди.
— Простите меня, мэм. Я просто хочу, чтобы вы выглядели как можно лучше.
— Разве я плохо выгляжу? — она приподняла бровь, глядя на горничную, и пожалела, что поддразнила ее, когда Оди побледнела.
— Вы прекрасны, мэм. Самая красивая…
— Я просто дразнила тебя, Оди. Я выгляжу ужасно. Я только что произвела этого мальчика на свет, и это был тяжелый труд. Сегодня мне не нужно быть красивой. Я сотворила чудо. Так что продолжай… Его величество захочет познакомиться со своим новым сыном.
В мире ее прошлого Леофрик был бы с ней, если бы захотел, но в этом мире мужчинам не разрешалось входить в родильную комнату, а Леофрик выглядел совсем белым при мысли об этом, когда она носила Годрика. Поэтому Астрид рожала в кругу друзей, и Леофрик знакомился с детьми, когда уже все было позади.
Астрид посмотрела вниз, на толстощекое личико своего третьего ребенка, своего второго сына. Те годы ее жизни, когда она думала, что никогда не захочет детей, казались теперь далекими. Как странно, что она считала, что рождение детей означает отказ от силы и власти.
Над камином в другом конце комнаты висел ее топор, и она подумала о разговоре с Леифом в ночь того праздника. В течение многих лет она доблестно сражалась с этим оружием в руках. Теперь, живя более полной жизнью, она поняла, что умение хорошо владеть топором — не единственная сила, которая существует. Жизнь, полная сражений, была одинокой и полной опасностей. Но умение строить будущее — вот что делало жизнь богатой и полной.
Она не была укрощена. Она просто стала взрослой.
В дверь постучали, и Эльфледа, все еще суетившаяся в комнате, открыла ее и тут же присела в глубоком реверансе. Астрид улыбнулась, зная, кто стоит на пороге. Леофрик вошел внутрь, неся Эйру и держа Годрика за руку. Он подвел старших детей к кровати и помог им забраться на нее.
— Будьте нежны, дети. Ваш брат совсем недавно появился на свет, а мать сегодня много работала.
Улыбаясь, она протянула свободную руку и пригласила Годрика и Эйру подойти поближе. Они сели рядом и с любопытством уставились на спеленутого младенца у нее на руках. Когда Годрик осторожно протянул руку, Астрид поймала ее и нежно положила ладонь на щеку брата.
— Видишь, какая мягкая? Всегда будь с ним нежен и осторожен, иначе ты можешь причинить ему вред, сам того не желая.
Годрик улыбнулся, и Эйре тоже захотелось прикоснуться к брату.
— Как его зовут? — спросил Годрик.
— Эдрик, — ответила она, глядя на мужа, который кивнул. Они обсуждали имена еще до появления сына.
Леофрик подошел к кровати и посмотрел на своего новорожденного сына.
— Он само совершенство, любовь моя. Ты в порядке?
— Мы оба. Было совсем легко. С каждым разом все легче.
— Я очень рад. Я ненавижу, когда ты страдаешь.
Он поцеловал ее в лоб и опустился рядом с ней на колени.
Он не мог понять — ни один мужчина на самом деле не мог, — но Астрид обладала огромным знанием боли и страдания и понимала разницу.
— Родить ребенка — это боль, но не страдание. Страдание лишено надежды. Эта боль полна ею. Это радость.
Они долго смотрели друг другу в глаза, прекрасно понимая друг друга. Наконец Леофрик откинул назад ее распущенные волосы и поцеловал в плечо.
— Зал заполнен друзьями, желающими увидеть тебя и познакомиться с нашим сыном.
— Пусть пока подождут. Я хочу, чтобы этот момент разделили только мы.
— Как и я. В этой комнате, прямо сейчас, ты и наши дети — это для меня все, это мое сердце и душа.
Астрид внимательно посмотрела на своих детей. Годрик и Эйра сидели рядом с ней с нехарактерным для них спокойствием, очарованные своим новым младшим братом. Она повернулась к мужу — и он глядел на нее с любовью и преданностью, от которых у нее всякий раз перехватывало дыхание.
— И мои тоже.
Конец
