а света нет – пришла паника. Всепоглощающая, лишающая связных мыслей. Мужчина стал задыхаться, но почувствовал чьи-то руки, обхватившие его за плечи. Вервольф дернулся, упав с приличной высоты. Только потом, он узнал, что лежал на импровизированной кровати.
– Меня не так легко свалить с ног, – зашептал ему на ухо чуть хриплый женский голос, – но тебе, похоже, это удалось.
Фир стала ниточкой спасшей его от тьмы. Такая нежная, мягкая и невероятно сильная, она пахла солнцем, сексом, кровью и немного зеленой листвой. Смех ее был самым лучшим звуком, который он слышал в жизни, а нежное прикосновение пальцев – просто ошеломляющим. Именно тогда Эккарт понял смысл выражения «нет слов». Фраз, которыми можно было бы выразить все эти ощущения, не существовало в природе.
Через несколько лет, когда мужчина в какой-то мере свыкся со своей слепотой, ему приснилась Богиня, хотя это больше походило на видение с запахами и звуками. Вервольф даже на секунду испугался, что если именно произошедшее было сном и Фир не существовало? Но, когда он увидел Даннан, все сразу встало на свои места. Эккарт узнал Еесразу, хотя и являлся язычником вопреки всем рассказам своей возлюбленной. Как можно не узнать мать и дочь, сестру и подругу, любимую и любовницу? Данубыла ими, всеми сразу. Одновременно молодая и старая, юная и опытная, бесконечно мудрая. От Нееволнами исходил покой и постоянное движение, будто Богинязаключала круговорот жизни в себе самой. И запах… волны сладкого аромата, которым когда-то пахла его мать еще до того, как годы и ранняя смерть стерли ее лицо из памяти Эккарта, оставив только это нежное цветочное напоминание.
– Хочешь ли ты жить вечно, сын мой?
Звук Ееголоса был отражением всех женщин, которых он слышал в жизни. Миллионы тонов и оттенков, старые и молодые, смеющиеся и печальные. Будто трубы судного дня поют свою прекрасную и ужасную песню. Но голос ему понравился. Очень. Может быть потому, что в нем можно уловить нежные нотки, уже слышанные в голосе Фир Ллариг?
– Я не знаю, Великая Даннан.
Он ответил честно. Выросший в обществе, где люди с физическими недостатками не считались нормальными, Эккарт прекрасно понимал всю свою ущербность. Что делать слепому воину? Он не умел больше ничего, битвы были его жизнью, хлебом и гордостью. Да, физическая сила была при нем, но мужчина так явно ощущал себя лишним в этой жизни и давно думал, как поступить. До боли в голове и ноющих висков. Но выхода не было. Так ему казалось тогда. Как отступиться от своих детей, которые останутся смертными? Близнецы были так беззащитны без его опеки. Слепота забрала у него и это… Эккарт не был рожден оборотнем, но семья была для него так же важна, как и для обычных волков стая. Он сделал бы все, чтобы защитить своих сыновей, а с некоторых пор и еще одну женщину, Фир. При звуке ее голоса сердце превращалось в бабочку, бьющуюся в плену детских рук. Что делать, если недавно обретенная возлюбленная решит, что больше не нуждается в слепом оборотне?
– Ты недоверчив, мой Волк,– в голосе Ееслышалась усмешка, как будто он произнес вопросы вслух. Тогда Эккарт еще не знал, что нужды в словах нет, – Воин – это не только зрение. Это человек, живущий битвой, чей разум остер, как клинок. Ты слышишь, как листья шепчут о скорой зиме, облетая на землю. Ты чувствуешь, как спит под снегом трава, готовясь к нежной весне. Закрыв глаза, ты не сможешь изменить мир, но вполне сможешь измениться сам. Слушай и обоняй, пока глазами твоими будет Моя дочь. О детях не беспокойся, они должны выбрать сами. Их путь открыт.
Оначуть помолчала, дав оборотню обдумать сказанные слова, а он ошеломленно молчал, напуганный ответом на невысказанные вопросы.
– Что я должен сделать, Великая Даннан? – Эккарт старался, чтобы его голос звучал твердо.
– Будь защитой для женщин моего дома, – в голосе Данупочудилась мягкая улыбка. – Жрица и ее семья. Под твою охрану отдаю их всех. Да будет так!
Мужчина склонил голову и… проснулся в нежных женских объятиях. Запах Фир окутывал его теплой родной волной, успокаивая и маня. В тот раз он смирился со своей слепотой окончательно.
На внешности мужчины превращение особо не отразилось, хотя остальными он был признан сидхе сразу и безоговорочно. Лишь только кожа приобрела свойственное всем сидам сияние и глаза, отливавшие волчьим золотом после заражения ликантропией, вновь стали синими, меняя свой цвет, только когда его звериная ипостась грозила вырваться наружу. Странно, но став фейри Эккарт не получил никакой особой магии. Более того, у вервольфа оказался иммунитет к любому волшебству, хотя оборотень стал чувствовать магию, как будто в него оказался встроен какой-то датчик. Теперь кровь Эккарта сочетала в себе и волка, и фейри – с этим приходилось считаться.
Он перестал стареть, но получил аллергию на чистое железо. Раны заживали намного быстрее, но мужчина был постоянно голоден из-за повысившегося обмена веществ. И, ох, его лунный цикл совершенно сбился. Теперь, превращение в волка происходило не только в полнолуние. Хотя это даже нравилось Эккарту – он заново учился управлять собственным телом и преуспевал в этом. Единственное, что беспокоило вервольфа – превращаясь в зверя, он все еще терял человечность, становясь животным большей частью своего разума. Если
