туман, вместо ожерелья из дромбуле — множество натянутых струн. И ни одного кольца на пальцах… Только последние покраснели, будто Музычар опустил их в густую кровь.
Я невольно шарахнулся, когда понял, чья это может быть кровь.
Музычар улыбнулся, хоть разглядеть это было и невозможно — только почувствовать. Эта дрянь не спешила и упивалась горем и болью всех окружающих.
— Пошли, Горан Ладич, пошли, — хмыкнул он и поманил меня за собой.
Из-за тумана было сложно понять, куда меня ведут. Позади остался Вуйчич, но я верил, что Живко приведёт помощь, потому что огнедары очень выносливые.
Мне удалось разобрать, что в нескольких сантиметрах от нас та самая чёртова колонна. По ней пронеслась трещина, раскалывая колонну вместе со скалой. Из темноты пахнуло сыростью и холодом.
Захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Я нахмурился и упрямо шагнул вперёд.
Музычар вдруг остановился и хмыкнул:
— Погоди, Горан Ладич, а то я в спешке и позабыл-то. Что ты мне можешь дать за спасение Стаси?
Голова раскалывалась, а спину неприятно холодило. А ещё я лежала на чём-то твёрдом.
Я попыталась открыть глаза, но ничего толком не увидела. Всё было в каком-то тумане, пронизанном чёрными точками.
Во рту пересохло, горло будто стёрли наждаком. Руки и ноги не слушались. Удушающей волной на меня накатила паника.
Что произошло? Я помню голос. А потом… а потом пришла тьма. Она была ласковая и тягучая, укутала в нежные объятия, шепнула на ухо, что всё будет хорошо.
И Горан…
Внутри всё похолодело. Я поругалась с Гораном, а потом позорно сбежала. И не чувствовала себя правой, потому что наговорила глупостей, как маленькая девочка, которую обидели неправильным взглядом.
В какой-то момент я поняла, что рядом шумит море. Значит, я всё же на берегу. Может… Может, всё это чудовищный сон, и я просто уснула?
Однако онемение во всём теле напрочь разбивало все надежды на то, что не случилось ничего плохого.
— Ну-ну, — раздался откуда-то сверху голос. — Я знаю, что ты пришла в себя. Не стоит изображать бесчувственную. Открывай глаза, Стася.
Теперь я осознала, когда говорила с этим человеком. Именно он звонил мне в Загребе. Он…
Пришлось подчиниться. Но стоило только взглянуть в лицо склонившегося надо мной человека, как из горла вырвался крик.
Потому что… потому что и лица-то толком не было. Истлевшая маска мумии, кости, обтянутые пергаментной кожей. Это слева, а справа и кожи нет. И глазница пуста, чёрный провал вместо глаза гонит по спине стаю мурашек.
Я судорожно выдохнула.
Изуродованные губы чуть улыбнулись:
— Ну как я тебе, Станислава Грабар? Хорош, не правда ли?
Ответить не получилось. Да и вряд ли от меня ждали каких-то слов. Он явно упивался моим страхом и невозможностью убежать от него.
Пальцы белели оголёнными костями, сжимая изогнутый нож с почерневшим лезвием. Воображение тут же подсказало, что клинок так выглядит от засохшей крови. Я тут же прогнала эти мысли. Так, не расклеиваться.
— Ох, прости, я не представился. Нико Радош.
Мне это ни о чём не говорило.
— …тот, кому твоя мать клялась в вечной любви, но потом предала при первой же возможности.
Тишину нарушал только плеск волн. Казалось, даже ветер стих. Я не могла жалеть того, кто собирался меня убить. В намерениях Радоша уже сомнений не было.
— Как? — хрипло спросила я.
И сама поразилась тому, как звучит мой голос — жутко и странно, как карканье ворона.
— А как предают любимых? — улыбнулся он так, что захотелось закрыть глаза, чтобы никогда больше этого не видеть. И зависшего надо мной ножа не видеть тоже. — Всё очень просто. Когда Благика узнала, что мне грозит сумасшествие, она просто исчезла. Но при этом позабыла, что…
Донёсся чей-то слабый стон. Я невольно вздрогнула и попыталась посмотреть вправо. Звук шёл именно оттуда.
Радош тем временем исчез из поля моего зрения.
— Ведь ты, Стасенька, понятия не имеешь, что мертвовод может сохранить свой рассудок, если рядом будет его любимый человек? А это так.
Не имею. И с радостью бы не знала этих деталей. Я не собиралась верить Радошу, но в то же время не знала, что было у них с моей матерью? А вдруг это правда?
Как сложно жить в обычном мире, где знаешь всё, а потом вдруг оказаться где-то далеко от него, среди чудовищ. И ещё вопрос, кто самый страшный монстр: создания Границы или люди…
Кисть вдруг пронзила боль. Чудом только стиснула зубы, не произнеся ни слова. Одновременно захлестнули ужас и радость. Ужас, потому что понятия не имею, из-за чего болит рука. А радость потому, что возвращается возможность чувствовать. А значит, есть надежда на побег!
— Я и про мертвоводов ничего не знаю, — сказала я Радошу, лихорадочно соображая, смогу ли быстро встать и огреть его чем-то по голове.
Ничего… господи, совсем ничего. Разве что как-то отобрать нож. Но у меня же сил не хватит. И эта боль…
Я стиснула зубы. Спокойно, Стася, спокойно. Сейчас что-то придумаем.
К тому же стон. Я тут не одна.
— Очень плохо, — тем временем сказал Радош. — Впрочем, Благика надеялась тебя спрятать. Её можно понять. Только…
Он снова оказался рядом, обдав могильным запахом.
— Она просчиталась. Меня не смогли уничтожить в Сплите, не сумели сжечь в Риеке, да и в Ловране не справились. Хоть и свято верили в это до недавнего времени. Граница любит своих детей и тех, кто поделился с ними кровью. Как Благика в своё время со мной.
Ледяное лезвие ласково скользнуло по моей скуле.
— Чтобы любовь была вечной, мертвовод обменивается кровью со своей возлюбленной, — хрипло сказал Радош, вглядываясь в меня уцелевшим глазом. — И потом он никогда не сможет разлюбить, в отличие от простого человека, чьи чувства так же непостоянны, как весенний ветер.
«И только любовь мертвовода, как и смерть, — навсегда», — неведомо откуда прошелестели волны.
Радош не произнёс ни слова. Лишь снова чудовищная улыбка и злое торжество в глазе.
— За предательство надо платить кровью, — хрипло произнёс он. — Жалко, нет больше Благики. Но иного выхода нет. Твоя кровь и твоя смерть дадут мне свободу.
Я как заворожённая смотрела на Радоша. Что он сделал? Почему я слушаю его голос, будто змея волшебную флейту. И не могу… не могу даже шевельнуться.
Нож взметнулся, я зажмурилась, понимая, что пришёл конец.
Глухой удар и лёгкий вскрик, а потом на моей груди оказалось что-то тяжёлое и зашипело. Я открыла глаза
