В следующую секунду мне на голову опускается холщовый мешок, а Ленарда вырывают у меня из рук. Чувство отчаяния и беспомощности обрушивается лавиной и топит. Слышу плач сына и тяжёлый звук удаляющихся шагов. Мои запястья грубо скручивают за спиной жёсткой верёвкой.
— Идёмте, — меня дёргают за плечо.
— Где мой сын? — хватаю ртом воздух, щурясь сквозь узкие щели мешковины. — Где он?
— Хотите увидеть его снова — идите, — цедит уже знакомый голос.
Киваю. Мне ничего не остаётся, кроме как послушно переставлять ноги. Не знаю, сколько мы идём. Пару раз я запинаюсь и падаю на колени. Меня рывком поднимают наверх, и путь продолжается.
Прямо, налево, прямо, вверх по лестнице, направо, вниз по каменным ступеням, прямо.
Я окончательно теряюсь в пространстве. Уже не слышу плача Ленарда и мечтаю лишь об одном: снова увидеть сына. Боже, когда всё это закончится?
Лязганье железных замков. Твёрдый камень под каблуками. В нос ударяет сыростью и плесенью, в глазах темнеет. Ступени, ступени, ступени. Спускаемся по круговой лестнице вниз.
Идём длинными коридорами. Останавливаемся. Пара глухих ударов ладонью о дерево. Щёлканье замка.
Сквозь мешковину пробивается тусклый свет факелов и пахнет смолой.
С меня резко сдёргивают мешок. Мы в помещении с каменными стенами и высоким потолком, стены увешаны горящими факелами. Успеваю заметить массивный прямоугольный стол с пузатыми колбами, трубками, пробирками, в которых бурлит ядовито-зелёная жидкость, выбрасывая в воздух зеленовато-жёлтые испарения.
Множество стеллажей, забитых странными штуками, похожими на артефакты. Жмурюсь с непривычки, часто моргаю. Сквозь слезящиеся глаза вижу приближающийся знакомый силуэт, и горло сдавливает тугим обручем:
— Ты? — только и могу прохрипеть.
Хочется расплакаться от облегчения. Серые глаза за прозрачными стеклами прямоугольных очков смотрят понимающе и спокойно. Из-под серого пиджака просматривается белая рубашка, расстёгнутая на несколько верхних пуговиц.
— Шэлдон! — делаю шаг к нему навстречу.
Он с готовностью раскрывает объятия. Я приближаюсь, доверчиво кладу голову ему на плечо, позволяю обнять себя в поисках островка спокойствия в этом безумном хаосе. Шэлдон, который всегда помогал, был на моей стороне. Не дал уйти за грань во время тяжёлых родов.
— Софи. Наконец-то.
Чувствую его руки у себя на спине. Его дыхание на волосах. От него пахнет сигарами и горькими травами. Непривычно. Неприятно. Уговариваю себя, что всё нормально. Шэлдон свой. Никто не сделал для меня больше.
— Шэлдон, они забрали Ле…
— Тшш, — ведёт рукой от моего плеча, по предплечью вниз, очерчивает цепкими пальцами локоть, поглаживает левое запястье. То самое с меткой истинной, на котором остались шрамы после блокиратора.
Меня передёргивает от его прикосновений, я хочу отодвинуться, отстраниться. Задерживаю дыхание, упираюсь ему в грудь правой ладонью, чтобы оттолкнуть, но в следующий миг левую руку пронзает острая колющая боль.
Отшатываюсь назад, потрясённо смотрю на Шэлдона, на тонкий шприц в его длинных пальцах, на свою метку истинной, в центре которой виднеется алая капелька крови — след от укола. Запястье нестерпимо жжёт, будто раскалённым железом. Виски бьёт дикой пульсирующей болью. Сдавливаю их и глубоко дышу:
— Что ты сделал?
Пространство плывёт, стены качаются, словно мы на корабле во время сильной качки. Во рту горький металлический привкус.
— Тише, Софи, иди сюда, — Шэлдон приобнимает меня за плечи и подводит к стулу, помогает сесть. — Вот так. Дыши глубоко, сейчас всё пройдёт.
Он опускается вниз, на корточки у моих ног. Внимательно за мной наблюдает. В его глазах любопытство и испытующий интерес.
— Что… это? — сквозь радужные разводы и плывущие перед глазами полосы смотрю на метку.
Моргаю и морщусь, потому что происходит нечто странное: она затягивается на глазах. Непонимающе смотрю на исчезающую метку, затем на Шэлдона.
— Лекарство, — поясняет тот с лёгкой усмешкой. — Лекарство от истинности. Я ведь обещал тебе, что что-нибудь придумаю. Я это сделал. Никаких больше блокираторов. Теперь зверь не чувствует тебя. Ты свободна. Рада?
Я оглушена новостью. В комнате тихо, слышу лишь собственное дыхание. Смотрю на руку. Так непривычно не видеть на ней метки Роланда. Всё, что осталось — шрамы от блокиратора. Шмыгаю носом.
— Где мой сын?
— О, вот с этим сложнее, — Шэлдон резко встаёт и идёт к столу.
С облегчением смотрю на его удаляющуюся спину. Стены и потолок больше не плывут, словно во время шторма на корабле, и я снова могу соображать. Шэлдон стоит спиной ко мне. С тихим дзиньканьем деловито переставляет стеклянные пузырьки и колбы.
— Где. Мой. Сын? — повторяю вопрос.
Секунда, другая. Ответа так и нет. Оглядываюсь на запертую дверь. Встаю и, пошатываясь, подхожу к ней. Сжимаю ладонью круглую железную ручку. Холод металла окончательно отрезвляет. Дёргаю её из стороны в сторону, тяну на себя.
— Заперто, — раздаётся равнодушный голос. Игнорирую, продолжаю терзать дверь. — Прекрати! Это нервирует!
Раздражённо ударяю ладонью по двери, оборачиваюсь. Прислоняюсь к ней спиной. Происходящее нравится мне всё меньше. Шэлдон заканчивает возиться с бутыльками.
Раздражённо смотрю на ровный ряд разноцветных бутылочек у него на столе и борюсь с горячим желанием смести всё к Бездне! Подушечки пальцев скребут шероховатое дерево. От запаха сигар начинает подташнивать.
— Ответь на мой вопрос, — поражаюсь тому, как ровно звучит мой голос.
— Ты увидишь его. Позже.
Значит, его рук дело. Зачем?
Смотрю на Шэлдона, и мне видится нечто змеиное в его лице. Ледяной холод и опасность, которых раньше не замечала, потому что была ослеплена обидой и страхом к другому мужчине. А сейчас словно пелена с глаз упала.
— Так не пойдёт, — качаю головой и стараюсь говорить спокойно и медленно. — Верни мне Ленарда.
Шэлдон всплескивает руками. Дескать, за что мне такое наказание? Поднимает глаза к потолку. Блики факелов, висящих на стенах, отражаются в стеклах его прямоугольных очков, делая образ зловещим.
Он убирает руки в карманы брюк и начинает медленно ко мне приближаться. Крадётся, будто хищник.
— Верну, — соглашается со вздохом. Останавливается в полушаге.
Смотрю на его острый выступающий кадык и узкую кривую полоску бесцветных губ. Не двигаюсь с места, только сильнее вжимаюсь спиной в дверь.
— Всё будет хорошо, — проговаривает тихо дрожащим фальцетом, протягивает руку к моему лицу, но я отворачиваюсь, не позволяю коснуться себя. — Проклятье, Софи! Теперь никто не стоит между нами! Ни твой папаша-игроман, ни зверь! Но ты всё равно воротишь нос?
Хмурюсь, снова смотрю на Шэлдона, пробегаю глазами по его лицу в надежде, что не права:
— Причём тут папа?
Шэлдон делает шаг и упирается в дверь по обе стороны от моего лица, обдавая запахом табака и горечи. Морщится, будто лимон откусил, закрывает глаза, открывает их снова:
— Ни при чём, так просто, к слову пришлось. Можно, я тебя поцелую, Софи? — добавляет тихо и жалобно. — Пожаалуйста? Я заслужил.
Смотрю на него во все глаза и не узнаю. Слишком разительна и странна перемена из уверенного в себе мужчины, каким мне всегда казался Шэлдон, в этого просящего нытика. Поначалу мне даже кажется, что это шутка какая-то.
Но спустя пару секунд я понимаю, что нет: он не шутит. Ему явно сейчас не смешно.
И эта его оговорка про отца…
С моими связями в полиции и тайной канцелярии это не проблема.
Напрягаю память, силясь вспомнить ту чёрную полосу, которая обрушилась на нашу семью. Отца тогда будто подменили, и эта его внезапная неконтролируемая тяга к картам…
Тем более надо было мне написать. Я ждал.
Разрозненные детали мозаики вдруг складываются в уродливый пазл. Меня накрывает внезапной догадкой. Могло ли так случиться, что отцу «помогли» увлечься картами? Чтобы убрать с дороги.
