– Не хочу оставлять тебя здесь одного, – прошептала я.
– За меня можешь не беспокоиться. – Наконец-то Бек опустил аппарат и посмотрел на меня. – Через полчаса совсем стемнеет. Да и полиция под боком. – Бек кивнул в сторону копа. Тот сидел в патрульной машине на другой стороне улицы.
– Ладно, – вздохнула я.
Слова Бека меня не убедили. Люкс не напрасно удерживал таких, как мы, подальше от подобных районов, если слово «район» применимо к хаотичному скопищу палаток.
– Хотя бы Люкс включи. Мне будет спокойнее.
– И не подумаю, – вкрадчивым тоном ответил Бек, снова приникая к видоискателю.
Спорить с ним бесполезно. Напрасная трата времени и сил.
Бек всегда так жил. Никакого доверия к технологиям. Он доверял собственному инстинкту. Чутью. По его словам, это и сделало его фотохудожником. Но я-то знаю, что вовсе не чутью он доверял. То, чему доверял Бек, в наши дни называлось Сомнением.
Голос он начал слышать, еще когда мы были детьми. Тогда многие из нас слышали. Тихий шепот в наших головах, который наставлял, убеждал, заставлял верить в невероятное, требовал идти налево, когда разум указывал направо. Так называемый внутренний голос. Явление древнее, того же возраста, что и человечество. Но лишь недавно неврология объяснила суть этого явления. Веками люди почитали внутренний голос за благо, считая его формой психической интуиции. Некоторые даже утверждали, будто это глас Божий. Теперь нам известно, что шепот внутри – это всего лишь сбой в цепи мозговых электроимпульсов. Его причина связана с «синаптической обрезкой» и развитием передних долей. Почему физиологическое нарушение назвали Сомнением? Это был маркетинговый ход, точнее, стратегия. Часть большой социальной кампании, которую финансировал фармацевтический концерн, выпускавший лекарство для подавления внутреннего голоса. Название было призвано напоминать людям, чем на самом деле является этот шепот. Врагом разума – вот чем. Относительно детей он не вызывал особых беспокойств, поскольку был побочным продуктом важной стадии развития мозга. С возрастом ребенок учился игнорировать все эти нашептывания. А вот у взрослых такие голоса расценивались как симптом неврологического расстройства. Если их не лечить, человек может утратить способность принимать разумные решения.
Думаю, маркетинговая кампания достигла желаемых результатов. Людей должным образом напугали. Я тогда была в пятом классе и постоянно слышала шепот. Потом нас стали учить подавлять Сомнение шумом и развлечениями. Мы учились отвлекать мозг другими мыслями. И мой внутренний голос стал стихать. Я слышала его все реже и реже, пока он вообще не исчез. Так было с большинством детей. Ты просто взрослел и перерастал свои детские ощущения. Кто-то в детстве запинается, кто-то боится темноты. Но потом это проходит. Так и с внутренним голосом.
Кому-то при всем желании было не справиться с этим голосом. Про таких ребят говорили, что у них «чрезмерно развитое воображение». Им давали слабые дозы нейролептических средств, и в конце концов они добивались победы над голосом. Но попадались и редкостные упрямцы вроде Бека, не желавшие признавать поставленный диагноз и принимать лекарства. В них Сомнение укоренялось и расцветало пышным цветом, заявляя о себе, когда пожелает. Голос Сомнения заставлял человека сомневаться в самом себе и своих решениях без каких бы то ни было причин. Я всерьез волновалась за Бека. Какое будущее его ждет, если у него выявят хроническую форму Сомнения? Но мне не перешибить его упрямство. Что-либо советовать Беку – дохлый номер. Особенно когда он делает снимки.
Я двинулась к автобусной остановке. Она была недалеко, почти рядом с тем местом, где стояла патрульная машина.
– Эй, подожди! – окликнул меня Бек. Я остановилась. Бек сосредоточенно рылся в карманах. – Прощальный подарок, – пробормотал он, подавая мне пластиковую коробочку с откидной крышкой.
Первое, что бросилось мне в глаза, была стилизованная заглавная буква «Г» – логотип «Гнозиса». Должна признаться: я малость балдею от «Гнозиса» и его гаджетов. Они не только красивые и стильные, а технологически – вообще вне конкуренции. Все эти штучки сделаны из экологически чистых, возобновляемых материалов, которые полностью распадаются и не загрязняют окружающую среду.
– Ты же давно мечтала о гелевых наушниках, – добавил Бек.
Да, о них я мечтала почти год, но не могла решиться выбросить сотню баксов. Дороговато за пару гелевых пуговок. Я уже собиралась отчитать Бека за транжирство, но он меня опередил:
– Догадываюсь, что ты сейчас скажешь. Побереги слова. Я не потратил ни цента. Помнишь, в прошлом месяце я помогал на съемках в салоне мод? Им очень понравились снимки, и я получил целую кучу подарков. Будут еще вопросы?
– Лучшего подарка не придумаешь. – Я улыбнулась и крепко сжала его руку.
– Теперь можешь еще сильнее отрываться на своих плейлистах, – поддразнил меня Бек.
Сам он любил музыку, но меньше, чем я.
– И когда ты позвонишь, мне будет лучше слышно тебя, – сказала я, запихивая подарок в уши.
Наушники скользнули в слуховые проходы и заполнили собой все пространство. При этом я едва их ощущала.
– Думаю, даже в Тэдеме у тебя будет время поболтать со мной.
– На это у меня время найдется в любом месте.
Бек улыбнулся, потом обнял меня за плечи:
– Ро, береги себя. И помни: если тебя вдруг выпрут из Тэдема, это еще не конец света. Вернешься домой и будешь у меня помощницей.
– Спасибо за предложение, – поблагодарила я, пихнув его локтем в живот. – Если хочешь знать, я буду по тебе скучать.
– И я буду по тебе скучать, Ро.
Я крепко обняла Бека за шею, потом, не оборачиваясь, пошла к автобусной остановке, глотая слезы.
– Ну, давай выкладывай, – обратилась я к отцу. – Ты ведь наверняка приготовил напутственную речь в манере «Доченька, ты еще никогда не улетала так далеко от родного гнезда». Я внимательно слушаю.
Мы дожевывали последние куски пиццы с фенхелевой ветчиной. Я листала меню, подумывая, не заказать ли себе бокал рутбира[6], хотя заранее знала, что Люкс мне это отсоветует. Отец теребил красную салфетку. Он явно собирался что-то сказать мне и волновался. Наверное, какое-то напутствие вроде: «Доченька, я и оглянуться не успел, как ты выросла». Я уже приготовилась выдержать родительский монолог. Но вместо монолога отец нагнулся и что-то достал из-под стола.
– Это осталось от твоей матери, – сказал он, подавая мне коробочку, поверх которой лежал конвертик.
