— Уймись, дорогая,— нежно сказал он, целуя ее в макушку.
Отец посмотрел на стражницу, стоявшую в дверном проеме, под цепочкой маленьких стеклянных фонариков. Свечи в них мигнули.
— Ну?..
Я узнал Софи, когда она шагнула вперед. У нее были густые вьющиеся каштановые волосы и шрамы на лице — еще с тех пор, как она была человеком. Никто не знал, как эта женщина их получила.
Софи коротко поклонилась и доложила:
— Эта девушка — из людей Монмартра. Его знак был вышит на внутренней стороне ее жилета.
— И?..
— Это все, что мы знаем.
— Слишком мало,— резко бросила Хелена.
— Согласна, ваше величество.
Мама вздохнула и потребовала:
— Не надо называть меня величеством.
— Да, ваше величество.
— Погодите,— нахмурился Куинн.— У нее же была татуировка.
— Ты уверен? — спросила мама.— Где?
— Под ключицей, над левой грудью.
К чести братца надо сказать, что он не покраснел. Ничуть.
Мама прищурилась, всмотрелась в него и поинтересовалась:
— Ты заглядывал ей под рубашку?
Куинн нервно сглотнул и ответил:
— Нет, мэм.
— Ладно... Так что это за татуировка?
— Красная роза, пронзенная тремя кинжалами или кольями. Я не мог рассмотреть хорошенько.
— Я не знаю такого символа. Может быть, это что-то новое? — нахмурился папа и посмотрел на Софи.— Разберись. Удвойте патрули и пришлите еще одного стражника к моей жене.
Софи поклонилась и вышла из прихожей как раз в тот момент, когда мама начала кипятиться:
— Лайам Дрейк, я в состоянии сама позаботиться о себе!
— Хелена Дрейк, я люблю тебя! Не отказывайся от дополнительной охраны.
Они оскалились, глядя друг на друга, но я знал, что последнее слово останется за папой. Мама приходила в ярость, когда ее загоняли в угол, но отец обладал какой-то особой силой... вроде змеи, гипнотизирующей свой ужин. Его лицо смягчилось.
— Прошу тебя, любимая.
От раздражения мамины клыки еще немножко удлинились.
— Не надо...— пробормотала она, но мы уже знали, что папа добился своего.— Но только до коронации! — наконец решительно произнесла мама.
— Договорились,— кивнул папа.
К моменту коронации он найдет еще какой-нибудь убедительный аргумент.
Переговорное устройство на его поясе что-то неразборчиво пробормотало. Папа нажал на кнопку.
— Повторите!
— Ты просил сообщить, когда наступит полночь.
Папа посмотрел на свои часы, потом на нас и кивнул.
— Точно. Делегация Гончих должна прибыть с минуты на минуту. Логан, ты их встретишь. Если сведения об этой Изабо верны, то она была превращена сразу после Великой французской революции. Так что ты в этом сюртуке покажешься ей почти знакомым.
— Ладно.
Я не обратил внимания на то, как братья по привычке глупо ухмыльнулись. Они-то все до единого были в джинсах и футболках. Что я мог поделать, если эти парни не обладали чувством стиля?
— Только стражники у горы снаружи знают, что прибудут Гончие,— добавил папа.— Нам не нужны всякие драмы.
— Тут у нас вообще сплошная драма.
Я направился к главному входу в пещеру. Папин переговорник снова что-то защебетал.
Когда отец окликнул меня, его голос прозвучал довольно мрачно:
— Логан!
— Да?
— Бегом!
Я не ожидала никакой засады. Это уже о чем-то говорит.
Я стала принцессой Гончих через полтора года после того, как была выкопана из земли, совсем не потому, что оказалась слишком доверчивой. Если бы революция не излечила меня от этого недостатка, то уж точно помогло бы то, что я была укушена и брошена одним из воинства Монмартра.
Конечно, меня можно было застать врасплох, но я совсем не была идиоткой и на всякий случай вооружилась до зубов.
Стражников было гораздо больше, чем нас. Я приехала лишь с двумя сопровождающими, Магдой и Финном, потому что трудно было найти Гончих, которым хватило бы выдержки на то, чтобы общаться с представителями королевского двора вампиров и терпеть их привычную грубую надменность. Конечно, Магда едва ли обладала достаточно твердым характером, но была прекрасна, и это почти уравновешивало все остальное. Финн был таким же безмятежным, как кедровые леса, которые он очень любил. Я же оставалась сама собой: одинокая, мстительная, но тем не менее вежливая, как французская леди, потому что именно так меня воспитывали. Мне было одновременно и восемнадцать лет, и более двухсот. Вдобавок ко всему меня вырыла из могилы стая собак, принадлежащих ведьме.
Но Кала предпочитала, чтобы ее называли шаманкой, а не ведьмой. Почти все принцы и мелкие лорды весьма уважали ее. Если уж она решила отправить меня на эту встречу, никто не стал спорить и предлагать себя на мое место. Я была ее ученицей, и для остальных этого оказалось достаточно. А для меня самой?.. Не уверена. Я предпочла бы оставаться где-нибудь в тени, на заднем плане, но была обязана Кале жизнью. Она вытащила меня из глубин безумия и заставила поверить в то, что я не превратилась в дикого зверя, не стала беспомощной жертвой Монмартра. Она твердила, что если я оказалась достаточно сильной для того, чтобы две сотни лет пролежать в гробу, значит, у меня хватит сил и на то, чтобы не одичать. Я не помню этих столетий на кладбище. У меня в памяти сохранились лишь неясные картины того, что произошло перед тем, как я потеряла сознание. Но я ничуть не забыла боль, которую испытала, когда меня извлекали на свет и пробуждали. Пройти через все это мне помогала не сила характера и даже не могучая магия Калы.
Это были бешеное желание найти графа Грейхейвна и жажда мести.
Ради посторонних меня стали называть принцессой Гончих, хотя у нас не было никаких принцесс и вообще особ королевской крови. Просто такой титул был полезен. Ведь тогда новая королева внимательнее прислушается ко мне, даже если они там ожидают появления какой-нибудь дикарки с чумазым лицом, которая на ужин ест младенцев.
В общем, именно поэтому Кала послала меня к королевскому двору на коронацию Хелены и ее мужа Лайама Дрейка. А еще потому, что мне и другим Гончим вроде как довелось спасти жизнь их дочери. К сожалению, Монмартр сумел удрать, так что я не могла считать случившееся полным успехом, даже если другим казалось именно так.
Я прибыла сюда, чтобы представлять лучшую сторону Гончих, и привезла с собой щенка в качестве дара. Волкодавы Калы были настоящей легендой. Один из них, совсем молодой, стал моим постоянным спутником. Его звали Шарлеман.
Сейчас он испускал низкий рык. Мышцы под жесткой серой шерстью напряглись.
