Но еще я и упрямый человек к тому же.
В сердце Империи принято говорить, как осел. У нас говорили — как коза. И если кто когда пытался согнать козу с крыши, когда коза не желает с нее слезать — тот поймет, о чем я говорю.
И вот пришла я в отведенную мне комнатушку и в первый же вечер на себя со стороны взглянула.
На шее шнурок, на нем четыре бусины: “первая в роду”, “последняя в роду”, “первенец”, “иду за Ведающим Тропы”.
На втором шнурке дырявый плоский камень, куриный бог — “дочь ведьмы”. По сторонам от него три стеклянных зеленых бусины — я трижды доказала наставнице, что знаю травы. Лягушачья косточка — умею ходить по болотам. Серое с черным краем перо — добыла птицу ловь.
Две русые косы на груди лежат — масть не редкая, что дома, что здесь три из четырех русые. Всей разницы — здесь девки все больше носят одну косу, а замужние бабы, и там, и тут вовсе волосы в узел и под платок убирают.
Косы перехвачены лоскутами змеиной шкуры, выделанной и скрученной в жгуты, и о-о-о, сколько можно сказать о человеке, приглядевшись к этим жгутам: если шкура со змеи снята, то это значит “родилась на болотах”, а если выползень — “родилась на болоте”. Первое значит, что в болотном краю родилась, а вот второе — в болоте мамка от бремени разрешилась. Про тех, кто носит выползень, у нас говорят “с болот выполз”. Если сброшенная шкурка от змеи безобидной, то, значит, вышло всё по воле случая и Ведающего Тропы, случайно прихватили схватки будущую мать в неурочном месте. А если с ядовитой — то и самый распоследний дурак поймет, что роженица добровольно ближе к сроку ушла в заповедное место, в сердце топей, чтобы приумножить своему чаду магическую силу.
Я вот с тех пор, как до кос доросла, таскала в них выползень с ядовитой гарры-змеи, и могла точно сказать, что всё это вранье и не работает.
И вот смотрела я на себя со стороны внутренним взором, смотрела, и думала… А что мне делать?
Можно бы конечно и снять: Ведающий Тропы велел предупреждать честных людей, кто стоит перед ними, но мой бог не требовал, чтобы его слово соблюдали те, кто покидал болотные земли. Что за смысл давать знаки людям, если они все равно не сумеют их прочесть?
Вот только… Чем больше я думала, чем больше представляла себя без “дикарских украшений”, тем больше понимала… Мне нравится.
И если уж я и сниму знакомые и любимые с детства обереги и знаки, то только потому, что сама захотела, а не из-за тыкавших пальцев.
И, увлекшись этими мыслями (а еще — ягодными пирогами), я чуть не прозевала момент, когда аргус и магистры покинули трапезную.
Спохватилась, торопливо вышла из трапезной и вслед за расписными мантиями поднялась по лестнице к рабочему кабинету главы сардского отделения ордена — и уже у заветной двери обнаружила, что не одной мне понадобился аргус.
У заветной двери, которую закрыл перед самым моим носом Илиан камень, доставшийся мне в напарники (ну вот, я же говорила, по заду я его узнаю куда увереннее). А пока дверь не захлопнулась, я успела услышать:
— Аргус Эстон, разрешите обратиться! Мне не нужен напарник, особенно — баба!
Вы посмотрите на него, всем нужен — а ему не нужен, надо же!
— Как ты меня утомил, Илиан Бирнийский, — усталый голос аргуса обрезало закрывшейся дверью.
Было искушение отпустить позволить себе подслушать разговор, речь в котором явно пойдет обо мне, но я мужественно его преодолела. Правда, остановило меня вовсе не благородство, свойственное всем без исключения церберам (как утверждали наставники), а простой и безыскусный здравый смысл.
Его во мне не так чтоб много, но на на то, чтобы не подслушивать тех, кто много сильней и опытней меня, в самый раз хватило.
Хватало мне, впрочем, и пищи для размышлений: что значит “не нужен напарник”?
Орден Церберов существовал в землях Арганского королевства более семи столетий. Основали его эллины, что некогда были великой империей, покорившей едва ли не полмира, а после пришедшей в упадок и растворившейся в иных языках и народах. Памятью от них остались имена, встречающиеся иной раз даже и в глухих углах вроде нашего. Многие орденские названия, непривычные и резавшие слух поначалу, восходили к тем временам.
А еще, как рассказывали нам наставники, с тех самых пор не менялся способ составления рабочих церберских связок: в дозор всегда выходила пара из Клыка и Ока. Клык — это сила, Око — чутье.
В орден отбирают строго, и не смотрят ни на происхождение, ни на пол. Важен лишь дар.
В каждом акрополе есть зал испытаний. Наставники рассказывали, все они устроены одинаково: круглая комната, мозаичный пол с выложенным на нем трехголовым черным псом, сводчатый потолок, расписанный изображениями чудовищ, жаждущих напасть на пса внизу…
Вдоль стен высокие, по грудь взрослому мужчине, подставки, числом двенадцать, и на каждой — круглый шар белого стекла, размером с человеческую голову.
Когда мимо шара проходит тот, в ком есть магический дар, шар начинает светиться мягким золотистым светом, и чем сильнее дар — тем больше шаров загорится.
Испытание — обойти зал по кругу и вернуться к двери, через которую вошел.
Если тот, кто ищет себе места под рукой ордена, зажжет меньше семи шаров (их еще зовут звездами) — цербером ему не быть, пусть даже других желающих на и совсем не будет.
Ордену нужны лишь сильные маги.
Клыком стать легче: и дар нужной направленности встречается чаще, и набирают их больше. Правда, и убыль среди Клыков выше.
Попасть в Очи ордена Церберов сложнее — чувствительность встречается реже прямой силы, поэтому иногда особенно сильные Очи выходят в дозор с двумя Клыками, один из которых, в первую очередь, бережет чувствительного партнера.
Но беречь Око настолько, чтобы вовсе в дозор не выпускать — это уже немножко перебор.
Око без Клыка, конечно, не справится.
Но Клык-то без Ока что может делать? Мечом крапиву по обочинам дороги сшибать?
Мои умствования оборвала тяжелая дверь кабинета аргуса, распахнувшаяся во всю ширь — и стукнувшая в каменную стену.
— Хватит, Илиан! — раздраженно рыкнул аргус Эстон. — Я долго тебе потакал, но с меня довольно! Больше ты без напарника из Кремоса не выйдешь!
Хм, а хорошие здесь двери, если аргус с Камнем весь разговор так орали, а я, стоя прямо напротив двери, и словечка не слышала...
— Тогда дайте хотя бы парня, — взвыл Камень. — В бабе-напарнице хорошего — только сиськи, а у этой и сисек нет!
— Пшел вон! — рык аргуса, приправленный силой, выкатился за пределы кабинета, выталкивая оттуда и Камня, но тот наклонился вперед, уперся ногами в пол — и устоял.
А я сочла, что раз уж хозяин кабинета посетителя выгоняет, значит, могу и я свой вопрос задать.
— Аргус Эстон, разрешите обратиться!
Вздрогнули оба. Аргус, разорвав контакт взглядов с наглым упрямым цербером, посмотрел на меня. Мой недобровольный напарник тоже оглянулся.
Я почувствовала, как мои губы против воли растягивает медленная пакостная улыбка.
В кабинете аргуса Этона царил бардак. Письменный стол, заваленный свитками, и бесчисленный свитки же, хаотично громоздящиеся на стеллажах, полках и даже на стуле для посетителей. Не погребены под ними были только огромный шкаф, обитый листами железа, расписанный рунами и стянутый металлическими полосами, в петлях которых висели замки с жуткими звериными мордами, да низенький столик, явный артефакт неизвестного мне предназначения.
Этот столик, от которого тянуло силой так, что ломило зубы, властвовал в комнате, притягивая взгляд: столешница, накрытая цельным куском стекла, таким прозрачным, ровным и чистым, каких я до того не видела, представляла собой короб с песком. И там, под стеклом, катился шарик, движимый неизвестной силой, безостановочно рисуя на песке завораживающие узоры, тут же их стирая и рисуя поверх прежних новые. Красиво!
Глаза от него я отвела с трудом и сожалением.
