Я часто убегала к друзьям после уроков, это был риск, и однажды он привел к катастрофе. Тогда герцог явился с одной из внезапных проверок моей успеваемости, и нашел меня не в доме, а на деревенской улице, где я играла с крестьянскими детьми в салочки — совершенно неподобающее поведение для юной сьерры. Разразилась буря, нет — ураган! Отец за ухо отволок меня в поместье, а оттуда, уволив нерадивых гувернанток, вернул в столичный особняк.
Отец… Надо отдать должное герцогу, несмотря на раздражительность и нетерпимость к малейшим ошибкам, он уделял внимание моему обучению, нанимал учителей, заставлял отчитываться о пройденном. Благодаря ему, к семнадцати годам я знала тот минимум, который необходим девушке из знатного семейства в дальнейшей жизни — для поступления в университет или замужества. Несмотря ни на что, меня воспитали как благородную сьерру. Я должна сказать спасибо за такую милость? Да ни за что, ведь это лишь дань светским условностям, а не искренняя забота и любовь. Мне казалось, герцог Оленрадэ вообще не способен на такие чувства, но с рождением сводного брата, наследника титула, убедилась, что это не так.
Долгое время после смерти моей матери герцог не женился, но пять лет назад все же вступил в брак с юной вдовушкой — баронессой Кеннвиг. С появлением в доме сьерры Доретт, началась ее тайная война против меня. Мачехе был тогда двадцать один год, мне — одиннадцать, разница в возрасте небольшая и я надеялась найти в ней друга. Но не случилось: Доретт сразу невзлюбила меня. Единовластно управляя домом, она считала потерянным каждый хилдо [1], если он потрачен на падчерицу. Под предлогом обустройства детской для родившегося наследника, меня выселили из жилой половины особняка на этаж для слуг, в комнатку старой няни герцога, которая умерла несколько лет назад. С тех пор помещение пустовало и постепенно превращалось в чулан для отслужившей свой срок мебели.
Впрочем, переезд меня совсем не огорчил — жить подальше от мачехи и герцога я была только рада. Не беда, что комнатка мала и похожа на склад, я хорошенько вычистила мусор и пыль. Зора, сильная в бытовых заклинаниях, помогла избавиться от лишнего хлама. И здесь стало даже уютно. Потертое кресло, хромоногий столик для письма — под сломанную ножку пришлось подложить кирпич для устойчивости, узкая кровать с расписным деревянным изголовьем, растрескавшимся и потемневшем от времени, но все-таки чудесным. Старинная мебель таинственно потрескивала ночами, это не пугало, но будило воображение: казалось, предметы обстановки рассказывают друг другу истории о том, что повидали на своем веку.
Сильнее всего скупость мачехи отражалась на моей внешности, точнее на гардеробе — на почти полном его отсутствии. Леди Доретт убеждена, что молодая девушка моего положения должна иметь не более двух платьев — одно для дома из дешевого сукна, другое — на выход из грубой шерсти. Последнюю обновку мне справили полтора года назад. И проблема вовсе не в том, что у любой служанки наряды намного лучше и менее поношены, просто я сильно подросла за последний год и платье выглядят не совсем прилично, открывая ноги по щиколотки, что для взрослой девицы любого положения неприемлемо. О белье, многократно заштопанном, молчу, его хотя бы не видно.
Я заглянула под кровать и нашарила ручку небольшого дорожного сундучка. Здесь я хранила свое сокровище — два тома иллюстрированной истории Андора — книги, которые я утащила из библиотеки в поместье, да так и не вернула, когда пришлось уехать. Не смогла расстаться. Пусть они будут со мной, ведь я отправлюсь в неизвестное будущее. Прикрыла томики бельем — собрала все, что имелось — две смены. Уложила даже ночную рубашку, сегодня буду спать в нижней сорочке. Отыскала в шкафу старую газету и упаковала тапочки на плоской, стершейся подошве, которые ношу летом. На этом сборы почти закончены, домашнее платье положу сверху, когда разденусь на ночь. То же и со средствами гигиены. На глаза вовремя попался набор для шитья в небольшом плоском ящичке: швейный артефакт, пара катушек, ножницы, игольница, несколько ленточек — все это богатство отправилось в сундучок. Выходное платье надену в дорогу, а чтобы скрыть его недостаточную длину, наброшу сверху плащ. На ноги — единственные ботинки, уже почти осень и на улице слякотно. Вот и все, что у меня есть.
_______________________________
[1] Хилдо — мелкая серебряная монета, чеканится во всех государствах. 100 хилдо = 1 лей
***
В дверь без стука вошла личная горничная мачехи. Дородная девица с задорно вздернутым носиком, рыжие волосы собраны в тугой узел на затылке. Эрмина раньше вроде казалась неплохой девушкой, но с тех пор, как госпожа герцогиня назначила ее доверенной служанкой, характер у нее сильно испортился — важничает и задирает нос перед всеми слугами, кроме дворецкого и камердинера его светлости. Естественно, со мной тоже не церемонится.
Уверенной походкой камеристка прошла к кровати и небрежно скинула на покрывало стопку одежды.
— Ее светлость герцогиня велела отдать вам эти платья, чтобы вы не позорили честь рода дей’Холлиндор, — Эрмина одарила меня высокомерным взглядом и бросила перед тем как выйти: — А те тряпки, что вы здесь таскали — оставьте в комнате, сгодятся на ветошь.
Невиданная щедрость! Мачеха убоялась слухов, будто герцоги Оленрадэ — последние скряги, и раскошелилась мне на новый гардероб.
Невесело усмехнувшись, я подошла к кровати, где неровной стопкой лежали обновки. Обновки? Да как бы не так! Два самых нелепых балахона из всех, что мне приходилось видеть!
Я развернула первое из платьев — темно-серое, закрытое, с длинным рукавом, без корсажа, но неумело присборенное на талии. Застежка спереди — это большой плюс, не надо никого просить о помощи. Дешевая шерсть уже заметно потерлась на манжетах и вороте. Даже без примерки видно: в талии мне будет велико — Эрмина любит булочки гораздо больше, чем я. Что ж, как ни противно, но даже этот кошмар — все-таки намного лучше, чем мое старое вылинявшее платьишко. И нет — свое «выходное» платье я им не оставлю, пущу его на окантовку ворота и рукавов. Это и украсит, и освежит убожество темно-серого безобразия.
Второе платье выглядело откровенно убого — дешевенький ситец неопределенного цвета с нелепыми разводами. Сперва показалось странным, что платье совершенно новое, Эрмина явно его не носила. Но после того, как я приложила его к себе и оценила вид в зеркале, стало ясно почему оно как новое — никто добровольно такой кошмар не наденет! Грязно-желтый цвет, который с большой натяжкой можно было назвать горчичным, сделал мою кожу болезненно-серой. Я не расстроилась, сразу же окрестила это оскорбление почтенного цеха портных — рабочим халатом и засунула в сундучок. Мое домашнее платье, то, что сейчас надето на мне, так и быть, останется здесь, раз уж мачеха нуждается в ветоши.
А вот темно-серым платьем хотелось заняться вплотную, и пока есть время подогнать по фигуре. Решив примерить его, я быстро скинула повседневное платье, оставшись лишь в нижней сорочке. Взгляд невольно скользнул к магической метке на правом предплечье. Болезненное, неприятное чувство привычно кольнуло душу. Бледно-зеленая, узенькая полоска, похожая на татуировку, браслетом охватывала тонкую руку. Рисунок нечеткий, словно полустертый, в нем с трудом различимы мелкие, уродливо скрученные листочки.
Все маги отмечены особой меткой при рождении. Ее цвет, форма, узор — уникальны и раскрывают характер дара — чем мощнее магия, тем шире, четче и ярче рисунок. Мне говорили, что когда герцогу показали новорожденную дочь, он, узрев настолько явное неблаговоление Шандора — верховного бога, который наделяет магов силой — разнес в щепки половину особняка. Даже оставаясь одна, я прячу этот позор, вот и сейчас побыстрее натянула новое платье, чтобы забыть о проклятой метке слабого дара.
Покрутилась перед зеркалом: да, хороша! Платье — точь-в-точь серый холщовый мешок, в каких на рынке продают сахели [1]. Что тут ушивать? Здесь требуется перекраивать полностью. Плечи висят, в груди жмет немилосердно, талия болтается в районе бедер. Замечательный наряд для огородного пугала! Ладно, Тхар с ним, надеюсь, в университете выдадут форменную мантию, буду прикрывать это убожество.
