на выдвинутый стул.
— Я думала ты не выберешься. Из собственного посмертие выбраться весьма сложно, трудно мыслить трезво.
Теперь шёпот изображал дружелюбие и даже некоторое участие, словно бы Амина ему очень нравилась, и он — этот чертов шёпот — искренне за неё переживал.
— Из какого посмертия? — недоуменно спросила Амина.
Она с трудом разлепила ресницы, пытаясь разглядеть комнату, но глазок лампы бил ей прямо в лицо. Она ещё обманывала себя, что это мистер-господин Липицкий, но на самом деле уже не верила. Впрочем, в полтергейст она тоже не верила, так что, может, ещё обойдётся.
— Кто ты? — спросила она.
Голос звучал хрипло, словно после долгого сна.
— Амина, ты меня совсем забыла… Но это нормально, первое время в посмертии всегда сложно, я тоже долго искала точку перехода.
Этот голос… звучал очень знакомо.
Перебарывая начинающуюся мигрень, она встала и отшвырнула белую лампу с пути ее взгляда, почти насильно разлепила ресницы и увидела себя.
На том конце ее взгляда сидела она сама, только очень худая, гибкая даже в статике, с тем мрачным взглядом, который Амина встречала у недолюбленных детей. Упавшая лампа беспощадно высвечивала острый угол ее локтя.
— Ясмин, — беспомощно сказала она.
И вдруг все вспомнила.
И первым она почему-то вспомнила Абаля, потом маму, после полночный сад, шёпот, касания и только после этого все остальное. Даже удивилась про себя — как удивительно устроена человеческая психика. Она пережила множество потрясений, перенос сначала в чужой мир, после обратно в свой, а единственное что помнит, это как жарко его губы касались ладони.
— Все же вспомнила, — с каким-то неудовольствием произнесла ее негативная копия. И тут же по-детски призналась: — А я надеялась, что не вспомнишь. Лучше умирать в приятных воспоминаниях, чем вот так.
— Умирать? — переспросила Амина. — В нашем договоре не было речи о смерти, мы договаривались о взаимопомощи.
Ясмин весело рассмеялась. Откинулась на спинку стула, как живая, и немного склонила голову к плечу, как любопытная птица.
— По-твоему, заполучить на семь дней свою умершую мать обратно — это взаимопомощь? Это чудо, Амина! Ты попросила меня о чуде, и я дала его тебе, тогда как моя просьба была куда проще.
Формально Ясмин говорила правду. Но, серьезно? Ее едва не подвергли суду Линча и несколько раз планировали убить. Она бегала голой, целовалась с убийцами, ее едва не слопали невменяемые песочные лилии. Ещё неизвестно, кто совершил большее чудо.
— Ты лжёшь, Ясмин, — тихо сказала она.
Это случилось на вторую неделю, когда одиночество в квартире сделалось особенно невыносимым. Соседка по лестничной клетке, с которой Амина едва ли здоровались до маминой смерти, организовывала похороны, занималась документами и кормила ее чуть не с ложечки. Абсолютно посторонний человек бескорыстно приходил и спасал ее каждый вечер.
А сегодня не смог. Сестра вроде бы приехала. Соседка говорила, почему не сможет прийти, но Амина прослушала. Амина сидела где-то очень глубоко внутри себя, где ещё были живы ее кот и мама, а отец никуда не уходил. Соседка говорила, что нужно плакать и станет легче, но слез не было, как не было ни скорби, ни смирения. Измученный ум метался в поисках выхода, как всякий раз, когда находил сложную задачу, не желая верить, что все. Действительно все.
О том, что она голодна до чертиков Амина сообразила только к часу ночи, когда кое-как устроилась онемевшим, затёкшим телом на кровать. Сначала лежала, гадая, получится ли перетерпеть, а после вспомнила, что третьи сутки почти ничего не ест и, наверное, нужно.
Некому больше сопли тебе подтирать, Мусенька, подумала она со злобой. Некому суп в рот засовывать, да ещё и уговаривать. Все сама.
На кухне обнаружился хлеб, немного масла и огурцы. Она сделала бутерброд и тупо пережёвывая безвкусную сухомятку и двинулась обратно в спальню, а в коридоре остановилась. С отражением было что-то не так, в привычной зеркальной глади что-то цепляло глаз. Амина включила боковой свет, разгадывая собственное, утонувшее в полумраке ночной квартиры лицо, и вдруг поняла, что именно не так. Отражение не двигалось. И вроде бы смотрело с некоторым пренебрежением.
— Здравствуй, душа, — с некоторой насмешкой сказало отражение.
Это было очень неожиданно и очень жутко, потому что отражение все ещё не двигалось, а губы, искривленные в усмешке, были плотно сомкнуты.
Амина облизала пересохшие от сухомятки и сладковатого ужаса губы и чуть дернулась вбок, после опрометью бросилась в спальню и захлопнула дверь. В темной комнате было ещё страшнее, а сердце колотилось, как рыба, пойманная в невод. С трудом, но она заставила себя вернуться. Полтергейста не существует. Призраков, русалок и посланий с того света тоже.
Отражение было на месте, все с той же усмешкой, оглядывающей из зеркальной глади ее квартиру.
— Странный мир, очень нервный, и люди здесь бояться совершенно незначительных вещей и явлений.
Девица смотрела в темноту и словно бы сквозь Амину, как будто видела не темный коридор, а весь ее мир целиком.
— Кто ты?
Амина спросила и тут же почувствовала себя очень глупо. Она разговаривает с полтергейстом, который, ко всем его прочим недостаткам, даже не существует.
— Неважно, — сказал зеркальный клон. — Но я знаю о тебе многое и могу помочь. Мы можем помочь друг другу.
Возможно, у неё галлюцинации или плохой сон, порождённый измученным сознанием, но зато Амина осознаёт себя и способна управлять кошмаром.
— Нет, — жестко сказала она, глядя в
