— Я готова работать, — сказала она, пытаясь встать, но господин Олдин опрокинул ее на спину легким движением неожиданно сильной руки.
— Приди в себя, акрай. Сейчас придет новая волна раненых. Их будет много, ты еще успеешь помочь.
Он поднялся с колен, легкий, тонкий, почти прозрачный, и ушел прочь, оставив ее лежать и справляться с болью.
Но уже через мгновение Шерб собралась с силами и встала. Кто она такая, чтобы лежать, пока другим нужны ее руки и ее магия? Благородная госпожа? Старшая лекарка? Господин Олдин не должен был обращаться так с акрай, которая не достойна даже назвать без разрешения свое имя. Он говорил с ней так, словно она заслуживала его слов, но это не делало ее той, кем она не была.
Шербера все еще чувствовала слабость, когда помогала вправлять сломанные кости бедра мужчине, который рычал на них так, словно это они сломали ему ногу. Ей пришлось справляться с головокружением, когда из раны на животе пожилого воина, которую они с трудом зашили и почти закрыли повязкой, вдруг плеснула кровь, сведя всех их усилия на нет.
Но сильнее головокружения и боли и слабости было ощущение свободы, которое принесла ей смерть четырех человек.
Сегодня будет только она одна. Сегодня и до самого завтрашнего утра она будет акрай, потерявшей спутников. Ее нельзя будет трогать, ее магией нельзя будет питаться, потому что в ней будет очень много смерти, и она не будет исцелять и облегчать страдания. Шербера на мгновение задумалась о том, что еще есть возможность умереть и пятому. Но богиня Инифри вряд ли будет еще более милосердна к своей дочери. Она не позволит Шерб освободиться до конца… и кто бы ни выжил из спутников, наверняка он выместит на ней свою боль и ярость. Сегодня он не сможет ей овладеть, но наверняка попытается избить посильнее, чтобы она почувствовала себя виноватой за то, что не страдает и не горюет.
Она надеялась, что устанет настолько, что ей будет все равно.
Шерб затянула потуже перебитую руку мужчины, которого они с лекаркой с трудом уговорили принять помощь, и отошла прочь, к следующему раненому.
Она работала до позднего вечера. В лагере постепенно становилось тихо, воины напились вина и улеглись спать — кто в своих палатках, кто прямо на камнях, благо ночь сулила быть теплой и ясной.
Господин Олдин разрешил акраяр поесть и передохнуть. В лагерь еще текли раненые — кто-то вернулся из погони, кто-то крепился до последнего, прежде чем понял, что ему все-таки нужна помощь, но на смену акраяр Илбиры уже пришли другие акраяр, и без рук целители не остались.
Шербера вышла в сумерки вместе с остальными. Пробравшись меж поваленных винной бурей тел, они добрались до палатки кашевара, который сонно махнул рукой в сторону мехов с вином и лепешек, отложенных специально для акраяр — не таких вкусных и богатых, как те, что делались для воинов, но им и эта еда показалась выше всяких похвал. А еще был сыр… Шербера ела мало, хоть голод буквально грыз ее изнутри — боялась, что славный воин выбьет из нее съеденное первым же ударом, как было не раз. Она взяла с собой лепешку, чтобы поесть позже, когда узнает свою судьбу.
Она вышла из палатки, пряча лепешку в глубоком кармане в складках платья, когда услышала знакомый голос.
— Акрай. — Он не считал нужным запоминать ее имя. — Я ранен. Идем. Мне нужна твоя магия.
Глава 2
Шербера знала, что Инифри не любит женщин, и все же иногда богиня была к ним даже жестокой. Из всех ее спутников выжил только Сайам, и это он приближался сейчас к ней, прихрамывая, опираясь на одного из молодых воинов, глядя на нее свирепым взглядом из-под кустистых бровей.
— Акрай. Я ранен. Идем. Мне нужна твоя магия.
— Я не могу, господин, — сказала она, поклонившись, когда другие девушки отступили прочь и скрылись в ночной тени так бесшумно, как могли только акраяр. — Сегодня погибли четверо из вас. Я нечиста. Моя магия…
Он крепко уперся ногами в землю в двух шагах от Шерберы, сжал свободной рукой плечо своего помощника и ударил ее по лицу, разбив губу. Шербера не удержала вскрика, но склонила голову ниже, чтобы скрыть блеснувшую в глазах ярость.
— Идем за мной, акрай, — повторил он. — Сейчас же.
— Но, господин, — сказала она, не поднимая глаз и стирая с губы кровь ладонью. — Я хотела бы побыть одна. Оплакать…
— Мы все знаем, что это будут слезы радости, акрай. Ты, должно быть, вознесла Инифри благодарственную молитву за смерть четверых из нас, — сказал он все так же ровно. — Идем, пока я не потащил тебя за волосы, как должен бы.
— Господин, я прошу тебя, — сказала она.
— Подними лицо, акрай.
Он снова ударил ее, а потом ухватил за шею и подтащил к себе, заставляя глядеть в глаза и слушать каждое выплюнутое ей в лицо вместе с горькой слюной слово:
— Ты пойдешь со мной, акрай, или завтра пожалеешь о том, что родилась на свет. Поняла меня? Ты меня поняла?
Он тряс ее, пока Шербера не стала задыхаться от накатившей тошноты, а потом отшвырнул прочь, в пыль, с такой брезгливостью, словно она была покрыта навозом.
— Поднимайся.
Шербера слышала за своей спиной прерывистое дыхание Илбиры, полное боли и сожаления, но Илбира ничего не могла сделать для той, которая не принадлежала себе, даже если бы захотела. Так что она поднялась, выплюнула кровь и покорно последовала за Сайамом к их палатке.
Это случилось не в первый раз. Она не первая акрай, которую накажут за смерть спутников. Она не первая…
— Вон! — Две постельных девки вылетели из палатки, когда Сайам зашел внутрь. Их лица были заплаканы, и слезы, в отличие от ее слез, были настоящие. Они любили тех, кто умер. Она ненавидела… и будет за это жестоко наказана. — Акрай, жди меня. А пока встань на колени и проси у Инифри прощения за свою дерзость.
— Господин, — попробовала она снова, опускаясь на колени. — Я хочу остаться одна…
— Ты хочешь? — Он вышел из палатки, и Шербера обмерла, когда увидела в руках Сайама веревку. — Ты останешься одна, когда я разрешу тебе, но не когда захочешь сама. Идем.
— Господин! — Ее голос сорвался, когда он сделал шаг к стене. Просить помощи были глупо, бежать было глупо, сопротивляться было глупо, но она не могла просто позволить ему сделать с ней то, что он задумал. — Господин, завтра я сделаю все, что ты захочешь, только, прошу тебя…
— Замолчи и иди следом.
Шербера чувствовала, как подгибаются ее колени. Как дрожат руки. Как по лицу текут слезы — слезы отчаяния и страха, накрывшего все ее существо. Они шли к стене, и в руке у ее спутника была веревка, что могло значить только одно.
Он заставит ее страдать.
Сидящие у костра постовые — она знала этих воинов, они пришли с ними с самого края степных земель — проводили их заинтересованными взглядами, но не двинулись с места, чтобы проследить за забавой. Кто-то сказал похабную шутку, кто-то засмеялся, но ни у одного из них не возникло желания вступиться за акрай, которой вот-вот придется встретиться со смертью лицом к лицу.
— Встань у края. На колени.
Она задрожала, но подчинилась. Веревка обвилась вокруг шеи, сжимая ее, и Шербера вскрикнула, когда Сайам дернул ее назад, затягивая петлю.
— Сколько спутников ты потеряла сегодня, акрай?
— Четверых, — заплакала она.
— Сколько раз я должен наказать тебя? Садись на край.
— Не надо. Пожалуйста, не надо.
— Ты отказываешься мне подчиняться?
— Нет. — Шербера уселась в пыль. — Нет, я подчиняюсь тебе, господин.
Она спустила ноги с края стены и закрыла глаза, вцепившись руками в петлю на шее.
— Убери руки с веревки, или я свяжу их у тебя за спиной.
— Не надо, по…
Пинком в спину он столкнул ее со стены. Шербера не успела вскрикнуть, не успела разжать пальцы, и веревка, на которой она повисла, впилась в них, сжимая с такой силой, что из горла вырвался крик. Боль пронзила все ее существо до кончиков пальцев ног, которыми она безнадежно сучила, пытаясь дотянуться до такой далекой земли. Веревка все сильнее сжимала шею, перед глазами плясали красные круги, Шербера задыхалась, одновременно прося Инифри убить ее и сохранить ей жизнь, билась о камни, царапая спину и голову, а вокруг царила безмятежная тишина, и только кто-то наверху снова засмеялся в ответ на пьяную шутку товарища.
