исчез в ночи, которая уже начинала светлеть. Я подбежала, выглянула наружу, и успела увидеть лишь тень, перемахнувшую ограду.
— Элисьена! — в дверь загрохотали, и я, закрыв окно и закутавшись в халат, сдвинула засов.
— Чего закрылась? — недовольно спросил дядя, входя в кабинет и оглядывая все вокруг.
Следом явился Говард Доксвелл, слуги поспешно зажгли всюду свечи, и я заморгала от света, резавшего глаза.
Дядя явно собирался в спешке: рубашка застегнута не на ту пуговицу. Зато плащ закреплен шикарной брошью в виде рыбки, усыпанной мелкими топазами, подчеркивающими семейный цвет глаз. На нем наше сходство с дядей заканчивалось. Он был выше меня на целую голову, с пепельными волосами, которые в последнее время стремительно его покидали, и обрюзгшими чертами лица. Излишнюю полноту дядя ловко скрывал одеждой, которую щедро украшал оборками и бантами, точно заправская кокетка. Иногда мне казалось, что, будь его воля, он бы и в женские платья рядился.
В детстве дядя относился ко мне с прохладным равнодушием, как к навязанной обузе, от которой никуда не деться. Но когда я стала взрослеть, будто с цепи сорвался: постоянно придирался к любой мелочи, а потом начал бить.
— Красная такая, — недовольно заметил дядя, но, опомнившись, нацепил маску фальшивой заботы. — Плакала? Прими мои соболезнования, Элисьена. Ужасное горе… Любимый муж… Сережки чего сняла? Потеряешь!
А я с ужасом увидела на полу рядом со столиком, на котором остались лежать мои серьги, запонку. Я будто нечаянно столкнула со стола сережку и, склонившись, сгребла все в кулак и быстро сунула в карман.
— Я требую немедленного освидетельствования Элисьены эль Соль, — произнес сын Гевина.
На меня он старался не смотреть, и я тоже не испытывала удовольствия от его вида: уж слишком похож на отца, пусть и моложе. Те же тяжелые надбровные дуги, мясистый нос, только Говард, в отличие от папаши, тщательно брился, да глаза у него пока что не прятались под набрякшими веками и смотрели на меня цепко, как на преступницу.
— Элисьены Доксвелл, вы хотели сказать, — исправил его дядя. — Побольше уважения к вашей мачехе, молодой человек.
— Эта пигалица никакая не мачеха мне! — раздул ноздри Говард. — Целитель! Ваше слово.
Невысокий смуглый мужчина в белых одеждах, который вошел вслед за ними, повернулся ко мне.
— Вы его подкупили! — завопил дядя. — Нет уж, я приведу своего целителя, который и скажет, что брак заключен как положено.
— Конечно, скажет. Поэтому я и решил прояснить вопрос немедля. Вы, небось, и сами готовы ее обесчестить, лишь бы получить долю наследства моего отца и хапнуть кусок капитала. Может, это она его и убила.
— Я не убивала! — воскликнула я.
— Приступайте, — потребовал Говард и, оттеснив дядю, позволил целителю подойти ко мне ближе.
Тонкие пальцы с аккуратными овальными ногтями пробежались по моим запястьям, коснулись шеи, потом на миг опустились на низ живота и отпрянули.
— У этой женщины несомненно был полноценный половой акт этой ночью, — ровно произнес целитель.
— Что? — ошарашенно воскликнул Говард. — Быть того не может! Отец едва успел штаны стащить! Мы так и нашли его, с голым задом и в ботинках.
— Мужчине вовсе не обязательно полностью раздеваться, чтобы исполнить супружеский долг, — довольно заметил дядя, сияя как новый медяк. — Элисьена, дорогая, собирайся.
— Я никуда не поеду, — заявила я и почти не испугалась, увидев взгляд дяди, не предвещающий ничего хорошего. — Я вдова Гевина Доксвелла. Что скажут люди, если я покину дом мужа, когда его тело даже не предали земле?
— Верно, — подумав, кивнул дядя. — Вдова. Да, ты, разумеется, должна остаться. Молодец.
Говард сверлил меня ненавидящим взглядом, не подозревая, что мне ничего от него не надо. Какое наследство, какие капиталы? Я всего лишь хочу свободу!
— Нам, похоже, надо обсудить раздел имущества, — бесцеремонно заявил дядя.
Целитель, решив, что исполнил свой долг, дипломатично исчез.
— Нам с вами нечего обсуждать, — возразил Говард, глянув на дядю как на мерзкое насекомое. — Вы уже получили свое, когда продали племянницу моему отцу. Он и так безбожно переплатил.
— Но теперь возникли совершенно новые обстоятельства…
— Вдова — она, а не вы, — отрезал Говард. — А теперь покиньте мой дом.
— Ваш ли? — нагло усмехнулся дядя и, склонившись к моему уху, прошептал: — Молчи и ни на что не соглашайся. Я найму лучших юристов.
Потрепав меня по волосам и болезненно дернув за прядь, он пошел к выходу, но, задержавшись в дверях, обернулся.
— Если с моей дражайшей Элисьеной что-то случится, на ее долю буду претендовать я. Ее единственный родственник.
— Проваливай, — буркнул Говард и, когда дверь закрылась, повернулся ко мне.
Его губы обиженно кривились, нос подергивался, как будто от меня дурно пахло.
— Мне ничего не надо, — выпалила я, и его брови, точно лохматые гусеницы, удивленно поползли вверх. — Я не собираюсь ничего у вас отбирать.
— Это хорошо, — медленно одобрил Говард, присаживаясь в кресло, где совсем недавно сидел Коста. Я опустилась в кресло напротив, а между нами оказалась медвежья шкура, на которой произошло мое грехопадение. Огонь в камине притих, словно прислушиваясь к нашему разговору.
— Но я не хочу возвращаться к дяде, — призналась я.
Откинувшись на спинку кресла, Говард сжал мясистыми пальцами подлокотники.
— Раз ты все же стала женой моего отца, то должна выдержать траур, — степенно произнес он. — Будет неправильно, если Стига эль Соль отдаст тебя кому-то другому уже через пару месяцев.
Я передернула плечами от такой перспективы.
— Я — вдова, взрослая женщина, — произнесла я. — Мне больше не нужен опекун.
Говард усмехнулся, разглядывая меня так, словно впервые увидев.
— Я разберусь с твоим дядей, — пообещал он. — Но ты должна будешь подписать бумаги о том, что отказываешься от любых претензий сверх того, что я тебе выделю.
Я согласно кивнула.
Пусть даже он даст мне котомку с куском хлеба и посох — я буду благодарна за все. По сути, Говард ничего мне не должен. Я обманула его, дядю, целителя с чуткими пальцами — всех. Кроме Косты. С ним я была откровенна.
— Хорошая девочка, — одобрил Говард. — Думаю, мы
