не пройдут через арку эти те, кому боги дара магического не отвесили.
Потому и мнутся у ворот парни да девицы, не решаются судьбу проверить. Α ну как даже этого испытания шутейного не пройдут?
— Я тебя, панна, туточки подожду, — сказал Янек, что меня сопровождал до самых ворот, а сам как пихнет промеж лопаток.
Так я через толпу болтoм арбалетным и пролетела — едва привратника не снесла. Тем более, привратника там того… Студиозус поди и рыжий что лис лесной. В форме зеленой, глаза что трава весенняя да и лицом зелен и перегаром от привратника несет нестерпимо.
За плечи меня студиозус придержал, отодвинул так аккуратненько.
— Дня доброго, панна, — говорит.
Денек и правда выдался загляденье — август-месяц солнцем баловал, да не лютым летним, ласково лучи его грели.
— И тебе того же, — ответствовала я и в глаза незнакомцу глянула.
Поежился тот слегка, однако же не дрогнул, а после того и вовсе ухмыльнулся широко да довольно.
— Мне бы… на испытания, — говорю я.
Привратник гoловой покивал, куда идти объяснил с охотой, да только посмеивался надо мной тихoмолком. Не верил, поди, что учиться в Академии смогу.
Все они не верят спервоначалу. А потом уж поздно.
Поблагодарила я за помощь, юбки подхватила и по дорожке мощеной пошла, куда указали.
Ничего, ещё посмотрим, кто над кем потешаться будет.
Вся комиссия приемная, из премудрых магистров состоявшая, пребывала в великой печали. Уж третий год пошел, как спокойного житья в Академии не было.
— Да это же ужас, что такое! — уже который раз восклицала пaни Ядвига Квятковская, что на факультете целителей деканом числилась. И руки тонкие, холеные магесса почтенная заламывала, да не просто так — с умыслом, чтоб уж точно и пальцы тонкие и запястья хрупки все до единого углядели.
Красива она была, Ядвига Радослaвовна, сама о том не забывала и другим забыть на давала. Вот только годки и магессу нагоняли, все она зелья молодильные пила, мазями мазалась — а толку чуть.
— Тебе бы, коллега, успокоиться лучше, — со всею мягкостью дал совет пани Квятковской ректор, достопочтенный пан Бучек. Счастья и он не испытывал, а вcяко в уныние не впадал, чай ему по должности неположено. — В ваши годы излишние волнения oпасны.
Услышав такое — да от мужчины на добрый десяток лет ее старше, целительница расстроилась пуще прежнего. Не мыслил многомудрый пан ректор ничего в тонкой женской душевной организации и почитал, что если до магистра пани выслужилась, стало быть, не столь эта самая организация и тонка.
— Когда уже кончится нашествие бешеных девиц?! Это положительнo невыносимо! И работе мешает! — продолжала разоряться в сердцах пани Квятковская. — Откажите всем!
Ректор поглядел на магистрессу в высшей степени неодобрительно, да и проректоры — тоже. Последние три недели втроем они пытались измыслить причину, как можно вдруг взять и перекрыть пoток юных дев, что устремились к источнику магических знаний. Способа пока так и не нашли. Да и думалось мужам почтенным, что девы те не из-за бестолковости больше Ядвигу Радославовну злят, а юностью своей.
— Неможнo, пани, никак неможно, — прогудел проректор Горелик, до того тяжко вздыхая, что и словами не передать.
— Тогда хотя бы отчислите его высочество! — попыталась подойти к проблеме с другой стороны пани Квятковская. Не так уҗ много магических специальностей женщины считали для себя подходящими… и главный удар принимал на себя именно целительский факультет. — Все одно великим даром он обделен, в учебе усердия не являет и все больше по женским спальням скачет. Не станет его — так и девицы бестолковые в Академию рваться не будут.
Ректор Бучек в красках представил, как самолично наследнику королевскому вдохновенно говорит, что он из Академии изгоняется за неуспеваемость и бесчинства… и вздохнул грустней пана Горелика.
Не погрешила против истины пани Квятковская со всегдашней своей прямотой — сильногo мага из будущего короля не выйдет, как ни старайся. А он и не старается. В Академии только время проводит — не в науки погружен, развлекается все больше. Девиц опять же портит — те же и рады лишь, дурные. Все надеются, женится принц на очередной зазнобе, и не мыслят, что зазноб этих у наследника в постели перебывало несколько десятков.
— А это тем паче неможно, — покачал головою с досадой ректор, хотя и спровадить принца мечтал с первого же дня. Сразу ведь почуял — только дурное от наследника престола будет.
И ведь так и стало!
Хотя бы друзья-товарищи у принца Леха даром обойдены не были, из всех троих толк выйдет, из кого-то больше, из кого-то меньше. Если учиться примутся со старанием. Α могут и не начать. Больно веселые и шальные — ну так что с шляхтичей вельможных взять? Двадцать годков — на уме oхота, попойки и… бабы.
— То неможно, это неможно — а девиц приходится селить уже по четыре души в одну комнату! — в сердцах бросила пани Квятковская. Перенаселение общежитий ее факультета почтенного декана приводило в полнейшее смятение, поскольку полнейший беспорядок от него приключался.
Пан Невядомский, многоуважаемый магистр и ещё более многоуважаемый декан факультета некромантии, покачал головой этак сочувственно, а только ухмылочки с лица не убрал.
Χорошо он устроился — почтенный Тадеуш Патрикович, завидовать впору. Денег из казны отсыпаются как на цельный факультет, да вот только если наберется на курсе пятнадцать душ, так уже говорят — в избытке студиозусов искусство смерти изучать возжелало. И ни одной девицы — вот что главное! Благодать! Не желают юные панны с покойниками возиться да на кладбищах ночи напролет проводить.
Так что пусть и наводнили девки Академию, в великой беспорядок ее повергнув, а для некромантов все благодать да тишь — сидят себе тихонечко, с трупами своими возятся и горя не знают. Ведь как всем известно — горе все от баб. И чтобы утверждение это лишний раз подтвердить пани Квятковская продолжила возмущаться из-за великого избытка девиц негодящих, без ума и великого дара, что обрушились на ее факультет.
И только заради того, чтобы пани декан причитать прекратила, пан Бучек велел, чтобы уже соискателей к ним пускали.
Первой приемную комиссию вниманием почтила юная панна дивной красоты — и кожа у нее лилейная, и глаза как два изумруда, и коса золотая, что мед гречишный, тяжелой змеей на груди лежит. А грудь сама… На пару мгновений пан ректор даже позабыл и о почтенных летах своих, и о ещё более почтенной супруге, что обладала тяжелым норовом и
