в себе ребенка альфы или полукровку. Твоих сил хватит на это?
— О дааааа, — прошипела ведьма и усмехнулась, — Заха способна и на большее. Она даже может сказать кто отец…настолько хороша была красная пыль.
Я кивнул Раису, и мы вместе спустились по ступенькам в подвал. Меня затошнило когда я увидел во взгляде Ланы надежду, то как она протянула руки ко мне, то как смотрела на меня. Как будто…как будто она невиновна. Как будто я казню ее просто так. Взревел и бросил взгляд на ведьму.
— Приступай! И не если солжешь я выдеру твое сердце и сожру его у тебя на глазах, поняла старая гниль?
Она быстро закивала и приблизилась к Лане. Ходила вокруг нее кругами, танцевала какие-то танцы, потом оголила ее живот и приложила к нему руки. Закрыла веки и под ними забегали глазные яблоки.
— Ребенок полукровки…приближенной к императору. Девочка….дочка того кто умеет говорить….не альфа…не царская кровь…чужой ребенок.
Как же холодно в этой комнате. Или это мне кажется, что все наполнилось адским холодом. Очень хочется позвать…произнести его имя, прошептать его, согреться каждой буквой. Но я не хочу говорить его в ледяную пустоту. Я больше не хочу вообще говорить, потому что это бессмысленно. Меня никто не слышит и слышать не хочет.
Вахид сидит напротив…на стуле. Когда я смотрю на него мне становится безумно страшно и, кажется, все мое тело покрывается мурашками ужаса. Мне кажется что последний раз я видела его очень давно настолько он изменился или изменилось мое восприятие.
Он стал выглядеть намного старше и этот шрам на его лице. Толстый уродливый идущий от виска к подбородку…Черные всклокочены а не зачесаны аккуратно назад как обычно. И мне кажется, что на висках блеснуло несколько седых ниточек или мне кажется. Разве…он может вдруг постареть? Он же не человек. Скулы заострились, вокруг глаз темные синие круги…его губы поджаты. Он смотрит на меня. Не отрываясь. Смотрит так жутко, что у меня начинают дрожать пальцы. И холод чувствуется еще сильнее. Как будто исходит от него.
А раньше…раньше мне всегда было жарко в его присутствии. Как же страшно и по телу проходят волны острых и колючих мурашек, они словно поражают меня тонкими иглами до самых костей.
— Тебе тоже холодно…
Не спросил скорее утвердил и склонил голову слегка на бок. Ослепительно красивый и в тоже время до дикости ужасный. Потому что я осознаю всю его мощь и понимаю на что способен ослепленный ненавистью и ревностью арх. Мне подписали приговор. Меня обрекли на страшную участь, и я пока не знаю что ждет нас вместе с малышом…и как мне доказать, что никогда даже не смотрела на других мужчин, что в моей душе и в моем сердце не было места никому кроме него…моего императора, моего волка, моего любовника.
— Здесь отопление работает на полную мощность… а кажется стены промерзли.
Зеленые глаза затянуты дымкой и я не знаю…не знаю о чем он думает и что чувствует. Сейчас в его голосе не дребезжит ненависть. Но это спокойствие, этот глухой и хриплый голос не сулят ничего хорошего. Они страшнее звериного рыка.
Посмотрела снова на его лицо и сердце болезненно вздрогнуло его словно начало резать тонкими опасными лезвиями. Обреченность и опустошенность вот что я вижу в нем. Как будто…как будто кто-то очень близкий и любимый им вдруг умер. Страх…разве он не должен породить ненависть. Разве есть место любви рядом со страхом. Но в моей душе не было ненависти…только боль, только адские страдания и та же обреченность, полное бессилие пред лживыми обвинениями.
И я понимала — Вахид разъедаем этой ревностью, этой невероятной ложью. Как будто последние события разломали его. Нет, не сломали и не поставили на колени. Хуже…они стерли в нем то человеческое, которое было раньше. И он полон боли и злости. И я понимала эту боль, понимала что сошла бы на его месте с ума если бы мне сказали…что моя женщина носит чужого ребенка.
Это агония и чем она закончится для меня с ребенком не знает никто…а он знает и поэтому выглядит таким опустошенным.
Айше…как она не почувствовала, что я не лгу? Что с ней? Почему сказала так? Почему смотрела на меня и не видела? Что не так? Почему она снова выглядит смертельно больной! И ведьма…она вбила последний гвоздь в крышку моего гроба.
И мой волк…мой волк пытался как-то принять и понять, что я…та, кого он подпустил к себе так близко и назвал своей жизнью…что я предала его, отдалась его человеку, зачала ребенка от соперника.
Хищник пытается выжить от обрушившегося на него цунами мерзостной и отвратительной лжи. И я слышу вдалеке рокот его пробуждающегося зверя. Он пока только поднял голову и открывает глаза. Глаза полные смертельной злобы и алчного голода. Он захочет моей боли… Как будто с этого зверя сняли шкуру и он стоит там в глубине адской бездны и истекает кровью. Чтобы он выжил ему нужно мясо…он все еще сдерживается. Пока сдерживается. Но мы оба знаем, что будет когда он сорвется. Точнее я еще не знаю. Я могу только догадываться и молиться чтобы меня пощадили.
Зачем-то он забрал меня из подвала к себе в комнату. Я здесь уже больше суток. Сижу на его постели…а он пришел пока я спала и сидит смотрит на меня. В его глазах отчаяние и боль которые заставляют жаждать их облегчить. И я медленно встаю чтобы подойти…чтобы тронуть хотя бы его пальцы лежащие на расставленных коленях сжимающие их так что побелели фаланги.
Вот такой застывший и холодный он похож на покойника. На окаменевшее изваяние от которого исходят волны замогильного холода.
На скулах щетина, она жесткая и вот-вот начнет обращаться в шерсть. По лбу и вискам проскальзывает сетка сосудов. Как будто сущность волка уже где-то близко, но все еще сдерживаема своим хозяином…
Приближается вечер. Мне, видно, как темнеет за окном и прячется за горизонт солнце. И я не знаю пьет ли он все еще мою кровь или отказался от нее. Сколько на нем шрамов…на щеке, на шее, на руках. Их не было раньше и почему они не исчезают и не заживают? Разве Айше не говорила мне о немедленной регенерации?
Испарился дикий ужас, отошел на задний план, куда-то в глубины моего сумасшедшего существа, порабощенного этим мужчиной. Протянула руку и коснулась шрама на щеке, очертила его, лаская и касаясь кожи,
