день Свят был сам не свой. Бессонная ночь и постоянная бурлящая тревога давали о себе знать, и порой Свят засыпал с открытыми глазами. Или ему казалось, что засыпал.
Голос Олеси в очередной раз вернул его из блуждания среди собственных мыслей.
— Отчего ты так волком смотришь, а, княжич? Неужто родные стены не греют?
— Хорошо все, бабушка, — пробормотал он. Вечерний туман уже начал собираться над водой и тянуть свои белесые лапы к холму.
— Ложь, княжич, страшное дело. На ней, конечно, можно и выстоять, но как начнёшь ее из себя выплёвывать, не заметишь, что она окружает тебя, как болото. И некому будет тебе руки подать.
— Да он задумался, — подал голос Влас. Он старался лишний раз не смотреть на старуху, и все таки, даже спрятав лицо, он не мог скрыть раздражения, которое вызывала в нем незваная пассажирка. — Он всегда, как задумается, как будто не здесь бродит, и хмурый, как туча.
— Оно и понятно, — хмыкнула Олеся. — Думать за себя самого — дело трудное, неприятное и даже неблагодарное. Но лучше так, чем когда думают за тебя.
— А откуда ты княгиню знаешь? — спросил Святослав, возвращая разговор в более понятную колею. Даже Влас заметно расслабился. А вот Олеся повела плечом.
— Знакомицы мы давние. В одной избе ткали и хлеб пекли, в одной бане бабам рожать помогали.
— Вы родственницы?
— Славь, кого хочешь, что нет, — рассмеялась Олеся. — Кто ж родную кровь-то бросит на произвол судьбы?
— А как она тебя бросила?
— Эх… — махнула рукой женщина. — Сказать не могу, поклялась. Но ты не волнуйся, сам все скоро узнаешь.
— Странная ты, бабушка, — бросил через плечо Влас. Старуха приосанилась, пригладила седые космы, будто получила похвалу.
— Отчего ж странная? Я клятву дала — я ее держу. Не то, что те, кто пытаются угодить всем и каждому, а в конце концов теряют и голос свой, и сердце.
Влас только поджал губы и бросил красноречивый взгляд на Святослава. Тот кивнул, потер руки и схватился за вторую пару весел. Дело пошло быстрее и ровнее. Туман ещё не успел добраться до берега, когда они уже привязали лодку и втроём направились к терему.
* * *
Кумушек было две — Анюта и Дарья. Сколько на них ни смотри, невозможно было понять, сколько им лет и кто они друг другу. Обе — светловолосые, так что не разобрать, седые они или молодые. С утра они были быстры и проворны, как девицы, а к вечеру еле двигались, как застанные ночным холодом ящерицы, и горбились, как вековые старухи. В глаза Святославу они не смотрели, а если видели, что он на них смотрит, то отворачивались, прятали лица и тут же продолжали делать вид, что юноши среди них и нет вовсе. Но это только для виду. Святослав чувствовал, как их злые блестящие глаза глядят за ним, следят за каждым его шагом, стоит ему лишь пошевелиться. И тут же злые языки неслись докладывать княгине, что творит княжич. И Дана вскоре являлась, чтоб в очередной раз пожурить его за отданную крестьянам еду. Вот и в этот раз за едва освещенными окнами мелькнули два силуэта, замерли, глядя на них, как совы, и тут же принялись мельтешить, разыскивать княгиню.
— Встречают, — хмыкнула Олеся.
— Я на конюшню пойду, — проговорил Влас. Святослав кивнул, отпуская друга подальше от центра женской ярости.
— Хорош друг, — проговорила старуха, когда крепкая спина скрылась в темноте, пропитанной прелым сеном.
— Он мне, как брат, — коротко ответил юноша и направился в сени.
Там их уже поджидала Дана, а из-за ее спины то и дело выглядывали кумушки. Княгиня была в ярости. Белая, как раскалённое железо, она стояла, сжимая кулаки, и пылающий взгляд ее глаз метался от пасынка к незваной гостье. Она словно не могла выбрать, на кого первым направить свой гнев.
Олеся заговорила первой:
— Ну, здравствуй, сестрица названная, — хмыкнула она. — Смотрю, все такая же красавица.
— Зачем явилась?
— А что, навестить уже нельзя старую знакомицу? — невинно захлопала ресницами старушка. — А я, может быть, соскучилась. Вот и решила справиться, как ты живёшь? Тяжела, наверное, вдовья доля?
— Убирайся.
— Ну, не гони меня. Изба моя затоплена, ночь на дворе. Дай, хотя бы, остановиться и переночевать, а утром я уже в путь отправлюсь.
Княгиня поджала губы и выглянула в окно. Затянутое тяжёлыми облаками небо уже темнело. Казалось, будь это в ее силах, женщина бы вытащила солнце обратно на небосвод, лишь бы гостья убралась прочь.
— Нельзя путнику отказывать, Дана, — прошелестела одна из кумушек. Кажется, Настасья, самая высокая из трёх, похожая на богатыршу.
— Просьба-то простая, — поддакнули две другие.
Дана скрестила руки на груди и закатила глаза.
— Оставайся, хорошо. Но ночевать будешь на конюшне. Хлеба и соли я тебе не предложу, первого почти не осталось, а второй и в помине не было.
— И за крышу над головой благодарю, — расплылась в улыбке Олеся и обернулась к Святославу. — Отведешь меня, княжич?
Юноша кивнул и собрался было проводить, как раздалось шушуканье, а следом — требовательный голос княгини.
— Святослав. Не задерживайся. Мне нужно с тобой поговорить.
Ещё один кивок, и княгиня резко обернулась, порывисто покинула помещение. Вскоре ее шаги растаяли в коридоре.
— Как мы ее, а? — веселилась Олеся. Они вышли на улицу. После душных сеней, в которых воздух вскипел от невысказанного недовольства, в вечерней прохладе стало легко дышать, как будто с груди сняли огромный камень.
Олеся остановилась, глядя на зыбко мерцающую поверхность воды и пляшущие на ней отблески из окон. Она причмокнула и покачала головой.
— Надо разбираться с этой напастью. А то дальше хуже будет. Вода застоится и стухнет, поналетит болотное комарье, принесет хворь, а там глядишь — и полкняжества нет, как не было.
— Надо увести воду, — сказал Святослав. Олеся посмотрела на него с усиленной улыбкой.
— Эта вода не человеческим рукам подсильна. Чтоб ее увести, нужно добраться до тех, кто ее послал.
— А кто это сделал?
— Правильнее будет «из-за кого», — вздохнула женщина. — А из-за рода твоего, семьи твоей.
— В каком смысле?
Старуха раздражённо замотала головой и стиснула челюсти, потом злобно зыркнула на юношу.
— Не могу сказать, говорила же! Какой ты… — она махнула рукой и взглянула на приблизившуюся конюшню. — Ладно,
