Я устало выдохнула. Собралась уже было выпалить ей ответ.
Как вдруг ощутила эту ужасную боль, и чернота с шумом налила мне голову.
Историю Эрики, чьего ребенка сейчас качала на руках, тоже помнила… Очень грустная история очень юной и очень покорной девушки.
Как-то странно я ощутила себя ею. Словно мы с ней всегда были одним целым. Одним человеком, который раз за разом проживает разные жизни в разных мирах.
Только до ужаса похожие друг на друга неприятностями.
Нет, ну так не годится!
Надо что-то менять!
— Что это за место? — спросила я, оглядываясь.
— Это же ваш дом, господа Эрика, — робко подсказывает старуха.
Дом? Не очень-то похожи эти развалины на жилище!
Пыльно, пахнет сыростью, и сквозняки гуляют по комнатам.
Тот, кто привез нас всех сюда, бросил меня в холе, в огромном полупустом зале.
Две изящные лестницы из холла вели наверх, в коридоры к комнатам.
На этом все великолепие кончалось.
Мебель, напольные часы, деревянные наличники на дверях, изящные перила лестниц — все это было черно, покрыто плесенью и пылью.
Полы тоже прогнили и предательски трещали. Того и гляди, провалятся.
И стены кое-где были ободраны до кирпичей.
Штукатурка осыпалась.
Этот дом не топили несколько лет, наверное. Он абсолютно не пригоден к жизни в нем!
Ой, мамочки! Еще и с младенцем!
Я перевела взгляд на малыша на моих руках.
Он наелся, пригрелся на моих руках и затих, уснул. Бедное дитя, долго ли он проживет в этих условиях?! Невинная крохотная жизнь… Он-то не должен отвечать ни за что.
«Так, давайте без трагедий! — стиснув зубы, тут же подумала я. — Пока я тут, никто не умрет!»
Пока я тут, со всеми все будет в порядке.
Это был мой девиз, и я несла его сквозь жизнь… Сквозь ту жизнь, в которой не выдержало мое сердце.
Работа, где нужно было думать обо всем коллективе.
Семья — куча родственников, которые болели, ссорились с соседями, нуждались в помощи.
«Я всем помогу, всех спасу», — всегда упрямо думала я.
Спасти чью-то жизнь для меня было важнее всего прочего.
Живя этой жизнь, я думала, что очень важна.
И что все держится на моих плечах. Вокруг меня происходило слишком много событий, жизнь кипела, некогда было остановиться и подумать. Да что там подумать — к моим тридцати пяти у меня не было ни семьи, ни уж тем более детей.
Некогда.
А теперь, сидя в темном пустом зале, с ребенком на руках, я с изумлением поняла, что, по сути, все эти люди, близкие и не очень, просто тянули из меня силы.
Силы, уверенность, нервы. Все то, чего им не хватало в себе самих.
Не оставляя мне ничего про запас. Не думая, каково мне.
«Довыручалась, — подвела итог я. — Все они взрослые люди, самостоятельные. Не немощные и не сирые, не убогие. Просто было удобно кататься на моей шее. А тот, кто по-настоящему нуждается, выглядит вот так, как эти люди, что сейчас со мной».
— Иди сюда, дитя, — велела я девочке.
У бедняжки губа на губу не попадала. От холода ее трясло, бледное личико было заплакано.
Ковыляла она еле-еле, неловко ставя ножку в ветхом башмаке.
— Что с твоей ножкой, дитя? — невольно спросила я. Профессиональное, верно.
— Упала с лестницы неудачно, госпожа, — тут же угодливо подсказала старуха. — Вроде, лекарь сложил, но срослось неверно… Она не юродивая, и не блаженная! Она совершенно нормальная! Не порченная и не проклятая! Родилась такой же, как все! И ее родители были крепкими и здоровыми!
— Были? А что с ними стряслось?
Старуха смолчала, сконфуженно опустив взгляд.
Что-то мой отец с ними сделал?! Или мачеха?! А жить теперь с ребенком, лишившимся родителей по их вине, предстоит мне?
— Не бойся Рози, — тихо сказала я. — Я тебя не обижу. Не причиню тебе боли.
Бедняжка. Видно, настрадалась. Мало того, что пережила такую болезнь, так ее еще и травили.
Ладно, с ее ножкой разберемся потом.
Девочка продолжала молчать. Лишь тряслась.
— Иди сюда, — велела я ей, поднимаясь.
Оказывается, эти бедняжки, сами продрогнув до костей, меня устроили с наибольшим комфортом. Положили на старый ковер, свернутый в несколько раз, и укрыли какими-то тряпками. А сами все это время ютились рядом, качая и согревая моего ребенка.
Присмотревшись, я узнала свои — Эрики, — платья и сорочки.
Ну, и ее легкое верхнее одеяние, слишком элегантное и непрактичное в этих условиях.
— Садись на нагретое, — велела я ей. — С младенцем справишься?
У меня мелькнула тень сомнения. Девочка сама была сущий ребенок. Худенькая и слабенькая.
Но она часто-часто закивала головой, и старуха радостно подхватила:
— Не сомневайтесь! Она крепкая, она удержит!
Я хмыкнула. Крепкая! Худая, бледная, в чем только душа держится…
Но выбирать не приходилось.
Я усадила ее на свое место, положила на ее руки спящего ребенка. Накрыла их своей одеждой, поплотнее закутала. Подсунула под спину и под руки девчонке узелки с вещами, чтобы ей легче и удобнее было сидеть.
— Сиди, грейся, — велела я ей. — И его грей. А мы пока огонь разведем.
Сказать просто. Сделать гораздо труднее!
Я обошла весь зал в поисках дров. Или чего-то, годного в растопку.
Старуха, как тень, следовала за мной.
Сама бы она не посмела тронуть ни старые полуразвалившиеся стулья, ни столик с круглой столешней. Она от старости и сырости начала распадаться на отдельные доски.
А я уверенно тащила все это в огромную пасть камина.
— Что ж, не дворец, — пыхтела я, выметая неловко собранным из каких-то прутьев веником мусор и старую золу, слежавшуюся до каменной твердости. — Зато наш дом. Наш, и больше ничей!
— Мало радости, когда делишь кров с призраками, — прошептала старуха как можно тише, чтоб не напугать девочку. — Мне-то что. Жить недолго осталось. А вот вам, вам-то, госпожа, и детям!..
— Глупости болтаешь, — пресекла я ее причитания. — Ни одного призрака не вижу. Да и не бывает их.
Не хватало еще, чтоб она стенала об этом все время!
Старуха замолчала. Лишь головой покачала и горестно сжала губы.
Приказано молчать — что ж, она умрет молча, раз так того хочет барышня.
Я ощутила укол совести.
Эта женщина всем пожертвовала, меня уложила на мягкое, тепло укутала, чтоб я не простыла и не замерзла, пока лежала в беспамятстве. Сама ютилась на голых досках.
А я сразу проявляю свой хозяйничий нрав.
Некрасиво как-то получилось.
Я тотчас смягчилась.
— Ивонна, — произнесла я, выудив в памяти ее имя. — Не обижайся. Я не хотела быть грубой. Но сейчас правда не время плакать и причитать. Нам нужно быть сильными, как никогда. Пока нет никаких призраков, не стоит о них думать. Нам выжить нужно!
Она смолчала, лишь согласно кивнула.
Но видно был, что ее этот дом угнетает.
И она боится до ужаса.
Но идти ей некуда. Больше приюта у нее нет.
Потому она будет цепляться за меня до последнего.
Мы разломали много мебели. Стулья, столик, маленький комод. Его ящички были выполнены из тонкой деревянной фанеры, должна хорошо загореться.
С лестницы мы вместе с Ивонной насилу отодрали длинный, прибитый к ступеням ковер и подтащили его к камину.
Сложили в несколько раз, готовя подобие ложа.
— Великовато для вас, госпожа, — с сомнением произнесла старуха. — Да и тонковато. Давайте еще в два раза сложим! Будет теплее спать.
— Но тогда вы с Рози не поместитесь, — пропыхтела я.
— Мы?!
— Ну, конечно. А где вы рассчитывали спать?
Старуха ничего не ответила. Только на лице ее выписалось изумление.
— Да, Ивонна. Настали такие времена, когда мы будем спать бок о бок! Ну же, шевелись! Надо придвинуть сюда и кресла. Огородим это место от сквозняков.
Кресла — это просто подобие мебели. Прогнили и провалились. Пойдут в растопку следующими. Но пока пусть так стоят.
Пока мы возились, мне стало даже жарко. Пот выступил на лбу, спину ломило. Только ладони мерзи и саднили от непривычной работы. Но это мелочи.
