раскрадывали старые скатерти с выцветшим рисунком на столах и укладывали фруктовые полукружия. Присыпали какие-то сахаром. А другие- молотой корицей и кардамоном. Это для чая. И чародейка звала ветер. Лёгкий, несмелый. Что облизывал сочные плоды, забирая себе весь этот сок. И аромат пропитал дом. А тот, насытившись, решил рассказать сказку на ночь, для одной, ещё верящей в чудеса, волшебницы.
Алисия ступала осторожно по холодным доскам пола. Останавливалась и сетовала, что забыла про туфельки. И тонкий халат совсем не грел. А особняк отворял двери сам. Он приоткрыл створку под лестницей и вывел Элис в холл. В свете луны было заметно, как пляшут пылинки в воздухе. Они танцевали вальс, и в движениях проступали очертания фигур. Вот изящная девушка в тяжёлом парчовом наряде склоняется в книксене. И молодой мужчина… Грегори. Ещё без печати отчаянья на лице. С мягкой улыбкой, что не играет на губах, а видна в глазах. Он коротко поклоняется и протягивает раскрытую ладонь миловидной блондинке. На ней атласное домашнее платье, которое сменило тот предыдущий дорогой наряд. И в движениях лёгкость. Тонкая хрустальная изящность. И озёра глаз с поволокой речной ряски, что проступает, когда она по-особенному глядит на кавалера. И теперь уже их танец. Они кружат вдоль стен, огибая предметы мебели. И совсем не замечают стороннего наблюдателя. Кружат, и Элис кажется, что она вместе с ними пляшет в молчании ночи.
Покойная супруга некроманта.
Эта мысль отдаётся тягучей тоской. Она начинает поскуливать, биться в сознании чародейки.
Он ее любит. Даже сквозь время. Через смерть.
И Элис бы заревновать, но это пустое. Чуждое. Поэтому есть только странная боль, что закралась, как этот танец, в сердце девушки.
Дом вздыхает шелестом панелей. И делится воспоминаниями.
Библиотека. Запах старых книг и ромашкового чая. И девушка с волосами цвета морозной стужи, что ставит перед молодым мужчиной чашку. Неспешный разговор, который не касается слуха чародейки. Только картинка. Только нежная пастораль прикосновений. И Алисия отворачивается, чтобы не быть свидетелем этих чувств, потому что ощущает себя вором, что нагло шуршит в личном.
И опять холл.
Грегори другой. Постаревший. Нет, не повзрослевший, а именно со следами лет в залёгших чёрных тенях под глазами. В усталом и озлобленном оскале, что в светском обществе надо преподнести как улыбку. На мужчине потрёпанная одежда: рубашка с распахнутым воротом, потёртые штаны. И на руках уже нити заклятий крови. А пальцами он сжимает горлышко коньячной бутылки. Она почти касается пола, свисая вместе с рукой с подлокотника кресла.
Некромант пьёт. Много. Непомерно большими глотками. И словно не чувствует вкуса. Напитка почти не остаётся. И стекло разбивается о деревянные панели. Осколки разлетаются по паркету, оставляя на мягком дереве следы.
Он вдовец.
Грегори поднимается с кресла. И Элис следует за этими воспоминаниями из пыли, чтобы остановиться возле дверей спальни, что закрыта. И понять: теперь её приглашают. Открывают тропинку в прошлое. И чародейка касается латунной ручки, толкая тяжёлое полотно, шагает в полумрак спальни Эмили, чтобы увидеть новую картину, сотканную из тьмы.
Голодная свора облизывает ноги мужчины. Сила течёт полноводной рекой. Аромат кладбищенского жасмина и прелой земли.
Грегори покачиваясь, баюкает в руках свою тьму. Ритуальный клинок и бусины крови на жилистых запястьях. Неслышная молитва смерти. Он просит вернуть её. Или дать шанс уйти с ней. Он почти безумен. Или не почти?
Элис прикрывает глаза, потому что они безумно горят от слёз. Хочется подойти, обнять, разделить горе. Но это всего лишь воспоминания. Алисия шагает босыми ногами по тонкому ворсу ковра. Идёт вдоль стен. Натыкается на картины, что прислонены к каминной решётке. Несмело отодвигает одну из них, чтобы встретиться с зелёными глазами.
Покойная супруга некроманта смотрит на художника с нетерпением. Ей не хочется тратить столько времени, чтобы увековечить себя на холсте. В улыбке — насмешка. В волосах цвета белого серебра — лилия. И этот лилейный запах пропитывает пальцы чародейки. Элис несмело возвращает портрет на место и идёт дальше. На полке дагеротипические карточки. На них ещё счастливый Грегори с женой. Морская прогулка. Пикник. А вот тут с королевского бала. И с открытия лечебницы. На последней мужчина ещё улыбается.
А потом некромант совсем стал невменяемым. Элис спускалась с чердака, где почти закончился ремонт и нечаянно подслушала разговор парочки, которая топталась возле дверей спальни:
— Грегори, — с придыханием шептала певичка. — Ты неправ… Эта девушка… Она очень хорошая, эта Алисия, но подумай, в какое положение ты её ставишь?
— В какое? — спросил некромант.
— Это неправильно, что незамужняя девица живёт в одном доме с мужчиной, все говорят, что она твоя любовница…
— Но ведь мы с тобой знаем, что это не так. — Он понизил голос, и до Элис долетел жеманный писк и шуршание юбок.
— Подумай о её реноме, — запыхавшись, выдавила Берта. — Не лучше было бы, чтобы она хотя бы жила в городе, а в поместье приезжала на работу?
— Хорошо,- протянул некромант, звякнув пряжкой ремня. — Я подумаю об этом, когда мы закончим…
— Нет, нет, милый. Я так не могу. Что тогда станут говорить уже о моём реноме?
— Тебя это не беспокоило насколько лет назад.
— Я была глупа. А сейчас… Я не могу. Просто не могу вот так, без всего этого. Без обряда не могу, понимаешь?
— Понимаю… — мурлыкнул Грегори.
Алисия сначала оторопело смотрела в темноту лестницы, а потом зажала рот ладонью, потому что чувство надвигающейся рвоты приблизилось мгновенно. Надо же, как всё просто. Захотела обряд— получила обряд. А Элис, тогда как? Зачем вообще надо было утаскивать её с того проклятого бала? Сидела бы сейчас графиней кассодийской, полировала плешь младшему сыну герцога, вязала ажурные салфетки и, возможно, даже никого бы не покалечила. Ну кроме муженька своего.
Злость прискакала следом, как пресловутая белочка у алкоголика, развевая рыжим хвостом, то есть чёрным флагом. В попытке не начать крошить поместье вместе с его хозяином прямо сейчас Алисия заперлась во флигеле.
Полчаса спустя она уже готова была выйти на сражение с десятком другим вурдалаков, которыми некромант любил пугать её нежную нервическую душу. К вечеру она охладела к расчленёнке и, собрав в дорожную сумку вещи, стала работать на опережение.
