моей семье с лекарствами оказалось так же туго, как и в Кирюхиной. Тогда я накинула куртку, обулась и, стоя на пороге, крикнула умирающему, что ухожу в аптеку. Он тут же нарисовался в дверях.
— Купи мне курить!
— Так, значит, с тобой все окей? — нахмурилась я. — Притворялся?
— Нет. Мне без сигарет хреново! Купи, Сонька!
— И не подумаю. Тебе вредно!
— Пожа-а-а-луйста. — Он закусил губу и вздернул темные брови. На скулах его горели красные пятна, в глазах — лихорадка.
— Мне не продадут.
— Попроси кого-нибудь. Ты же можешь, я знаю!
— Иди лесом, Кира! — Я захлопнула дверь и, пока спускалась по лестнице, убеждала себя, что поступаю правильно.
Внизу на проспекте ветер дул не так сильно, как на крыше, и можно было даже расстегнуть куртку. Запах осенних листьев навевал грустные мысли, солнечные лучи возвращали воспоминания о беззаботном лете.
Тетка-аптекарша подозрительно уставилась на меня, когда я остановилась возле витрины. Я разглядывала разноцветные коробочки с заковыристыми названиями, а она разглядывала меня, будто не знала: подозревать ли меня в желании приобрести тест на беременность или пару плиток гематогена.
— Здравствуйте, мне нужно лекарство, только я не знаю, как называется, — пролепетала я и скромно потупилась.
— Какое? — Голос ее приобрел отеческую интонацию.
— От температуры, — чуть слышно прошептала я. — Только, пожалуйста, недорогое.
— Возраст больного?
Подавив желание отомстить Кирюхе за его выходку на крыше и попросить ректальные свечи для младенцев, я вскинула на тетку глаза и захлопала ресницами:
— Брату моему двенадцать.
— Возьми парацетамол, — предложила она, совсем размякнув. — Сорок рублей.
Я выложила четыре десятки и, пока она пробивала чек, незаметно стянула с открытой витрины пачку витаминных леденцов.
Бросив конфеты в карман, я направилась в ближайший «Дикси». Возле стеллажа с пачками соков народу не было, и я походя, небрежным жестом, схватила большую литровую. Люблю свою старую потрепанную куртку за ее глубокие карманы.
Впервые я стащила в магазине, когда мне было десять. Тогда я в очередной раз осталась одна. Шли уже пятые сутки, как мама уехала устраивать личную жизнь. Рано наступившая в том году весна совсем снесла ей крышу солнечными бликами в стеклах и воркованием влюбленных голубей на чердаке.
Я исправно ходила в школу, делала уроки и готовила еду из того, что лежало в холодильнике. Но к концу недели все закончилось. Мамин мобильник отвечал, что она вне зоны или просто не помнит, что у нее есть дочь. Такое с ней иногда случалось.
Сейчас, в свои шестнадцать, я благодарна ей за то, что она оставляла меня одну, а не приводила в дом тех, с кем надеялась обрести счастье. Но тогда я люто ненавидела ее отсутствие. Не помогал даже постоянно работающий телевизор.
Я сидела и тупо таращилась в экран, не понимая, что там показывают. Слезы стояли высоко в горле и щекотали нос. Еще пара печальных мыслей о своей судьбе, и я бы разревелась. Но тут в дверь постучали и, не дожидаясь разрешения, ввалился Кирюха. Он тогда был совсем другой: тощий и мелкий, хотя и на целый год старше меня.
— Опа! Мадагаскар!
Кирюха сбросил тапки и примостился рядом со мной на диване. На экране король лемуров в полуобморочном состоянии разгуливал по оголенным электрическим проводам. Кирюха захохотал и толкнул меня в бок. Его веселость подкосила меня, и слезы брызнули из глаз.
— Это ты так за Джулиана переживаешь или случилось что-то?
И после того, как я выплакалась ему о том, что мамы нет, я голодная, а по ночам боюсь спать, потому что в печи кто-то воет, он решительно сдернул меня с дивана.
В холодильнике у тети Наташи нашлись только холодные вареные макароны, но Кирюха залил их взбитым яйцом и приготовил отличную яичницу. Ее вкус я помню до сих пор: размазанный по макарошкам желток и поджаристая корочка.
— Тебе вредно много есть, а то станешь как бегемотиха Глория. — Кирюха отхватил себе половину. Покончил с ней за несколько секунд и предложил: — Пойдем на площадку?
Площадкой мы называли не детскую, с качелями-лазалками, а скейтерскую — с горками и трамплинами в соседнем парке. Кирюха как раз приобрел свой первый скейт и мастерство оттачивал практически ежедневно.
И мы отправились на улицу. Теплый ветер приносил запахи бензина и еды из ближайшего «Макдоналдса», но запах влажной, только-только скинувшей с себя снег земли перекрывал все даже несмотря на то, что в нашем дворе-колодце земли не было вовсе.
Мы с Кирюхой протопали из подъезда к чугунным воротам, в которых оставалась открытая на оживленную проезжую часть калитка-дверь. Но тут выход нам перегородила компания. Всем лет по двенадцать — четырнадцать, все в расстегнутых куртках. Человек пять. Мне они показались очень взрослыми и высокими. И одного из них я знала в лицо — крепкого темноволосого подростка по имени Рафик, с раскосыми глазами и темным пушком над верхней губой. Он жил в соседнем дворе и чувствовал себя на улице лучше, чем дома.
Прижатые к чугунной решетке, мы оказались заперты в полукольце.
— Чё как, малышня?
— Норм, — нашелся Кирюха, — сам как? — И настойчиво подтолкнул меня к выходу.
Рафик рассмеялся:
— Чё, уже уходите?
Кирюха кивнул и снова подтолкнул меня к калитке.
— А выход платный!
— Денег нет, — обреченно сказал Кирюха. Он-то знал, чем закончится эта торговля, а вот я недоуменно вглядывалась в окружившие нас лица.
— А если найду?
Но вопрос был явно риторический, потому что, намереваясь начать обыск, Рафик протянул свою лапищу и схватил меня за полу куртки. От страха у меня потемнело в глазах. Тут Кирюха вскинул голову и, глядя за спины наших противников, бодрым голосом изрек:
— Здравствуйте, Сергей Иваныч!
Я невольно потянулась взглядом туда, где должен был появиться спасительный Сергей Иванович — наш участковый полицейский, но там никого не было. Компания мальчишек тоже синхронно оглянулась. И тут Кирюха вырвал мою куртку из лап Рафика и вытолкнул меня со двора. Однако, получив увесистую затрещину, сам выскочить не успел. Он впечатался в чугунную решетку и схватился за лицо. А когда отстранил руку, то, увидев кровавую лужицу в ладони, побледнел и медленно осел на асфальт. Не дожидаясь реакции гопников, я метнулась обратно. Отпихнув изумленного Рафика, склонилась над распростертым телом, пощупала пульс на шее и оглянулась на обидчика.
— Ты его убил, — округлив глаза, трагическим голосом заявила я.
— Чё ты трындишь?! — отбрехнулся Рафик, но опасливо попятился.
И тогда я закричала. Как «Шепот смерти» из мультика про ночную фурию. Всех пятерых сдуло моим визгом за мгновение, а Кирюха приоткрыл глаз и пробормотал:
— Софико, чего ты орешь?
Он поднял ладонь,
