получится. В цех вызвали Мадю, подсплеповатую и самую опытную на всём производстве закройщицу, и она как-то лихо приструнила и буйных коллег, и ткань, выкроив десяток карманов в шесть ударов ножниц.
— Ух ты! Мадя, как это вы так?
— Покопти с моё, — пробурчала она, но расплылась в довольной улыбке.
Сама Мадя в Охоте поймала лягушку и очень напоминала её очертаниями рта, зато в пары ей достался целый мощный пёс, который работал на железной дороге. В Марпери они занимали хорошую, тёплую квартиру в доме у самой вокзальной площади.
— Опять не повезло? На танцах-то.
— Не повезло, — я неловко улыбнулась и развела руками.
— Ну и ладно, — неожиданно припечатала Мадя. — Успеется ещё. Хорошо б, конечно, чтоб Сати увидела, как вы дом поставите, но может ещё и поглядит. Как она там?
— Хорошо. Она хорошо, да. Ага.
Мадя покачала головой, а я смотрела, как она ловко расчерчивает припуски на будущий пояс и намечает точки под заклёпки.
Вернулась домой я поздно, и всю дорогу зевала и тёрла глаза до красноты, — в них будто насыпали гравия и припорошили сверху песком. Вздёрнутые плечи опять никак не хотели опускаться, и приходилось потихоньку, медленно и мягко, растягивать шею.
Тётка Сати уже спала, — по дому плыл её гулкий храп. Я осторожно опустила сумку на колченогий табурет, нагребла себе в миску гречки, отрезала кусок от припрятанной в погребе кровяной колбасы и жевала, сгорбившись за столом и стараясь поменьше стучать ложкой.
Гудели ноги, а пальцы ныли от ножниц. Завтра мне ещё предстояло накроить почти две сотни брюк, — зато какое разнообразие! И должна же я как-то приноровиться к этой ткани? Вон как ловко Мадя её сложила, и даже без булавок!
Тётка всхрапнула, дёрнулась — и проснулась.
— Олта?.. — хрипло позвала она.
— Я здесь, тёть. Кашу будешь?
— Не хочу.
— С маслом, вкусная. Я колбасы тебе покрошу, хочешь?
— Говорю же, нет! Лопату дай.
Я потянулась до хруста в плечах, размяла шею и встала, запихнув в себя на ходу ещё пару ложек гречки, а потом сунула нос в греющийся на краю печи чайник.
Лопатой мы звали вытянутый неглубокий таз, который вообще-то продавался в магазине как противень. На светлой эмали была нарисована какая-то зелёная ботва, аляповатая и неровная. Я вытащила таз из-под стола, налила тёплой воды, поболтала, дожидаясь, пока металл хоть немного согреется; вылила воду в канистру в прихожей, бросила на дно жатую газету.
В тёткином углу всегда пахло затхло, влажно, хотя я регулярно меняла бельё и протирала клеёнки водкой. Тётка Сати полулежала, тяжело откинувшись на собранные в высокую кучу подушки; она давно ссохлась и похудела, так что мне не было трудно, обхватив пониже поясницы, приподнять её над кроватью и подсунуть таз. Нащупала пуговицу сзади, развела полы халата, устроила тётку понадёжнее.
— Какая погода там сегодня? — ворчливо спросила Сати, когда в судне вяло зажурчало.
— Хорошая, — с готовностью отозвалась я. Влажно шлёпнуло. — Ещё очень тепло, у цеха осины зажелтели, а берёзы совсем зелёные. Грибами пахнет.
— Я всегда любила ходить за грибами. В моё время здесь было столько грибов! Выйдешь за калитку и ррраз — боровик! И папаша наш был заядлый грибник, иногда уходил на весь день, а матушка ой ругалась. А потом он приносил полных два ведра пчелиной губки, и сидишь, сидишь полдня, перебираешь, чистишь, а он ещё подложит специально среди беленьких грибов тёмный, схватишь его неудачно и пуффф! Дунет тебе пылью в лицо, а папаша смеётся…
Она рассказывала, улыбаясь неловко и ловя мой взгляд, и я честно смотрела ей в лицо и сжимала сморщеную руку. Пахло в доме совсем не грибами и не лесом: из-под тётки плыл сладковатый запах жидкого дерьма. Наконец, все дела были сделаны, я выставила лопату в прихожую, взяла миску с водой и ветошь, обтёрла пергаментно сухую кожу.
Свет калильной лампы был блёклый и неверный, и в тенях на коже я не заметила бы нового красноватого пятна. Зато пальцами я легко нащупала изменённую, тёплую кожу.
— Ты переворачиваешься? — строго спросила я.
— Я что, маленькая по-твоему?
— Надо переворачиваться каждые два часа. На одном боку полежала, а потом на другой. И пить, у тебя в бутылке опять ещё половина осталась.
— Не лезет в меня столько.
— Пей потихоньку. Маленькими глотками, но часто.
— Ерунда это всё.
Больше пить советовал фельдшер, но у тётки Сати была, как обычно, своя оценка его рекомендациям.
— Ты почему не переворачиваешься? Опять пятно. А если будут пролежни? Резать же придётся, и вдруг сепсис, тёть Сати, ну…
— Будет и будет! Сдохну хоть побыстрее.
Может быть, родителям повезло, что тогда, при взрыве, конструкции размозжили папе череп с такой силой, что от головы почти ничего не осталось. Он умер мгновенно, и мама тогда упала в столовой прямо на раздаче, даже раньше, чем до здания докатились камни. Мы проводили их, как сумели, в братскую могилу, а по весне посадили им липку. Я тогда выплакала все глаза, так, что от рыданий мутило, а в голове был колючий туман.
Зато мы не стали, как другие семьи, искать машину до больницы подальше от Марпери, собирать денег на перевязки, благодарить врачей, ну и так далее. Родители ушли молодыми, здоровыми, полными сил и планов, им не пришлось ходить под себя и лежать сутками в темноте, в обществе одного только теряющего сигнал хриплого радио. А тётке Сати, маминой сестре, в аварии перебило бедро, и долгое время она ещё как-то ковыляла и даже работала, а года три назад совсем слегла.
— Переворачивайся, пожалуйста, — повторила я, вздохнув. — Если тебе себя не жалко, меня пожалей.
— А чего тебе? Первой же полегче станет. Может, и Гай к себе тогда заберёт, будешь хоть с детями возиться, и народу в Лежницах побольше, найдёшь бобыля, всё куковать веселее.
— Тёть Сати. Не надо так…
— Плохого я тебе не советую. Человеку нужен человек.
Я вздохнула. Осень только начиналась, но вечерами уже было зябко, а от тяжёлых тугих ножниц, которыми я резала сегодня картон на отдельные лекала, болели пальцы.
— Ты гречку будешь? С колбасой.
— Буду. Погрей посильнее, чтобы сок вышел.
Я опустошила судно, застирала ветошь и вывесила её в прихожей, помыла руки. Тётка Сати, конечно, никогда уже не встанет на ноги, врачи не дают на это никаких шансов, но сердце у неё здоровое, и сознание не мутится. Я подкоплю немного, мы протянем до дома электричество, и тогда можно будет поставить телевизор, на развале есть чиненые за недорого. А с телевизором ведь и
