на улицу, будто проверив, видел ли кто-то, что я зашла.
Ощущение, что захожу в логово маньяка, который меня в доме сейчас того, и концы в воду. Хотя, нет. Вон как дергается уголок рта нотариуса, он очень и очень нервничает.
Из глубины дома к нам выходит слуга, но фон Ляхтен с раздражением приказывает ему скрыться, а сам проводит меня по темноватому коридору с портретами предков нотариуса в тяжелых рамах на стенах.
В итоге мы оказываемся в его рабочем кабинете. Фон Ляхтен резким движением распахивает дверь и небрежно указывает мне на потрепанное кресло у небольшого камина. Такое ощущение, что он как холоднокровное животное даже в летнее время требует подогрева извне.
Из-за растопленного камина и закрытых на щеколду окон в кабинете воздух спертый, пахнущий старыми бумагами, дымом и немытым телом.
С изрядной долей брезгливости сажусь на самый краешек кресла, наблюдая, как сам фон Ляхтен достает какую-то папку из одного из забитых бумагами и свитками шкафов и садится за дубовый стол, складывая перед собой руки в замок.
Кажется, здесь он начинает себя чувствовать более уверенно. Зря. Я же с него не слезу.
— Итак, — нотариус смотрит на меня поверх своего пенсне, — о чем вы нира Адалия хотели со мной поговорить?
— Я не знала, что у вас проблемы с кратковременной памятью, нор фон Ляхтен, — подняв бровь, говорю я.
Он, бедный, аж закашливается и все же теряет свои старомодные очки.
— Кхе, простите… — нотариус, кажется, понимает, что просто не отделается. — Да, конечно… Вы сказали про завещание.
— Именно про него, — киваю и продолжаю выжидательно смотреть на фон Ляхтена, но он молчит. — Про то завещание, которое вы должны были мне передать в день моего совершеннолетия.
И так не очень здорОво выглядящий нотариус, кажется, зеленеет. Надо все же посоветовать ему тут проветривать.
— Посмотрите у себя в папочке, — я киваю на ту, что он достал. — Может, вам правда память проверить? Запамятовали, верно, что у меня день рождения был. Восемнадцать мне исполнилось.
Нотариус сглатывает и впивается пальцами в завязки на папке.
— Ну так ничего страшного, — наигранно хлопаю в ладоши. — Можете вручить мне его прямо сейчас!
Я практически вижу, как в его голове с зализанной через всю лысину прядью, начинают крутиться колесики. Пыхтит все, поскрипывает.
— Конечно, нира Адалия, как же я мог забыть? — он делает вид, как будто все это досадное недоразумение. — Но, сами понимаете, дело не быстрое. Надо тщательно все проверить и подготовить, а вы сами видите, что застали меня практически врасплох.
Он отодвигает от себя папку и встает с места. Явно что-то задумал. И я невольно еще раз окидываю взглядом кабинет в поисках плана “Б”.
— Вам сейчас принесут чай, — он смешно надевает пенсне. — Д-да… Самый лучший, из горных провинций. Располагайтесь поудобнее, мне нужно кое-что проверить.
Он выходит, оставляя меня наедине с папкой. Надо быть совсем слепой или глупой, чтобы не видеть, как этот беременный таракашка напрягся. Да и то, что он не оповестил о завещании, — тоже звоночек.
Меня терзают смутные сомнения… Ладно, не сомнения, а практически стопроцентная уверенность, основанная на очевидных фактах.
Мну платье и гипнотизирую сначала папку, а потом входную дверь, потому что, пока мне не принесут чай, дергаться нельзя.
К счастью, его приносят быстро. Тот самый слуга ставит чайную пару на столик передо мной. Я мило улыбаюсь и даже говорю что-то типа “спасибо”, вызывая недоуменный взгляд.
Фух… Неизвестно, сколько еще у меня времени, но либо сейчас, либо никогда.
Кидаюсь к столу и раскрываю папку. Куча разных бумажек и бумажулечек. С печатями, подписями, вензелями. Но я ищу конкретные бумаги: завещание, бумаги на трактир и расписку.
Руки дрожат, ладони потеют, а сердце скачет. Душно настолько, что я готова в обморок грохнуться, поэтому нагло открываю задвижку окна и распахиваю створки, вдыхая свежий воздух.
Результатом моих поисков оказывается то, что завещания просто-напросто уже нет, трактир оформлен на мачеху, а расписку я никак не могу найти.
А она должна быть. Неужели Августа тоже прибрала к себе? Но откуда узнала? Тем более там указано третье лицо, ее ж еще найти бы надо.
Ехидно радуюсь тому, что, судя по документам, этот трактир уже дважды заложен мачехой, а долги выплачивать нечем. Определенно она надеялась использовать монеты за ту ночь Адалии с драконом. Накося выкуси.
Сквозь стук сердца в ушах слышу глухие голоса за дверью. Наверное, еще в холле. Мачехин голос я узнаю с трех нот, так что сомнений уже не остается.
Уже не церемонясь и абы как снова перекладываю все бумаги, чтобы найти эту чертову расписку, и замечаю, что одна неприметная бумажка у меня улетела на пол.
Наклоняюсь, чтобы ее рассмотреть, но все, что успеваю увидеть — это расписка. Та самая? Которая нужна?
Но времени у меня не остается: из-за двери становится отчетливо различим разговор.
— Моя глубочайшая благодарность, что вы сообщили. Вы не представляете, нор фон Ляхтен, что эта ненормальная сегодня вычудила! — жалуется дрожащим голосом Августа. — Она обвинила уважаемого дана Тардена в том, что он не заплатил. Так опозорила меня!
Слышу сочувственные поддакивания нотариуса. Шаги стихают прямо к двери, а мачеха заканчивает фразу:
— Ну ничего, я уже получила справку от лекаря о ее слабоумии и сумасшествии…
Значит так, да?!
Глава 5. О самосвале с удачей
Эта змеюка перекормленная, мало того, все отобрала у бедной Адалии, так еще и решила, совсем ее списать со счетов, чтобы вообще ничего сказать поперек не могла? Да это же чистой воды отговорка на все случаи жизни!
Порет на дворе? Так, сумасшедшая же, вот ума прибавляем. Никуда не ходит? Так глупенькая, зачем ей? Умерла рано? Так, здоровье у несчастной никакое было!
В голове много красочных витиеватых эпитетов по отношению к мачехе. Внутри кипит так, что хочется посмотреть Августе в глаза, а потом эти же глаза и расцарапать хорошенько.
Окно открыто, этаж… Чуть выше, чем первый, но пока это единственный путь отхода, я им воспользуюсь.
Выскакиваю из-за стола, запихнув в карман расписку. Потом рассмотрю. Хватаю чашку “самого лучшего чая из горных провинций” и… выливаю его на документы как раз в тот момент, когда распахивается дверь.
Я бы с удовольствием еще понаслаждалась лицами нотариуса и мачехи, когда они это увидели. И это
