Я оглянулась, увидела гондолу Академикума и скучающего стюарда рядом с раскрытой дверью. В этот миг мне почему-то очень захотелось оказаться там, а не здесь.
— Быстрее зайдёте, быстрее выйдете. — Аннабель распахнула передо мной дверь чёрной гондолы. — Не съест же вас государь, в конце концов, у него несколько иные вкусовые пристрастия, — пошутила бывшая баронесса, когда я ступила на качнувшимся палубу и закрыла дверь.
Надо сказать, она ошиблась и оказалась права одновременно. Я не вернулась к своему несносному рыцарю. И да, князь меня не съел, но сделал кое-что похуже.
Первое, на что я обратила внимание, оказавшись в гондоле княжеского дирижабля, это отсутствие пассажирского зала или вообще чего-либо подобного. Я оказалась в узком коридоре. Второе, меня никто не встретил. Внутри не было ни стюарда, ни дворецкого. Я прошла до конца коридора остановилась перед тёмной резной дверью. Подняла руку и постучала. Подождала ответа. Но напрасно. Несколько минут я переменилась с ноги на ногу, а потом постучала второй раз. С тем же успехом. Наверное, нужно было уйти. Развернуться, выйти из этой чёрной гондолы и вернуться в банк или в Академикум. Но, увы, я так не поступила, вместо этого толкнула дверь, переступила порог и, присев, тихо проговорила:
— Простите…
Вряд ли так надлежит входить к князю, но что делать в такой ситуации, меня не учили. Я представила, как побледнеет Кларисса Омули, когда я посетую ей на это.
— Простите, государь… — повторила я и замолчала.
В комнате никого не было. А как же слова жрицы о том, что нельзя заставлять князя ждать? Видимо, это его нельзя, а меня вполне.
Больше всего эта небольшая комната напоминала малую гостиную. Диваны, обитые узорчатой тканью, низкий столик, три кресла напротив бара с напитками, зеркало почти во всю стену и даже раскидистый куст какого-то растения на полу в кадке. Я коснулась зеленых листьев, те оказались настоящими, а не подделкой из ткани.
— Как же ты тут выживаешь без солнца? — растеряно спросила я, без особого удивления отмечая, что за шторами в этой гостиной нет окон. Вот только непонятно обрадовало меня это или огорчило. Взгляд зацепился за неприметную дверь рядом с диваном. Она сливалась по цвету со стенами и потому не бросалась в глаза. Больше ничего интересного или же достойного внимания. Ничего и никого.
После двадцатиминутного ожидания недоумение взяло верх над хорошими манерами, и я все же подергала за ручку двери. Но она, увы, оказалась запертой.
— И что теперь делать? — сама себя спросила я.
Вместо ответа пол под ногами вздрогнул, а потом… Знаете это чувство пустоты, которое появляется в животе, когда тебя подбрасывает кверху? В детстве я была от него в восторге. Сегодня, когда дирижабль пришёл в движение, меня посетило совсем иное чувство и отнюдь не радостное.
Я в панике бросилась обратно, выскочила в коридор, пробежала несколько шагов и толкнула дверь на улицу, очень боялась, что она не откроется. Но она открылась. И я вцепилась в ручку так, что свело пальцы. Нога замерла над пустотой. Все что мне осталось, это с ужасом наблюдать, как стремительно удаляются пирсы воздушной гавани.
Дирижабль набирал высоту. Голова закружилась, я заставила себя выдохнуть и закрыла дверь. Крыльев у меня нет. Я вернулась в гостиную, упала на диван и растерянно спросила:
— Девы, что происходит?
— Мы покидаем Эрнесталь, — услышала я голос, вскочила, покачнулась, схватилась за спинку дивана и увидела себя в зеркале. Во все ещё пыльной одежде, все ещё с растрёпанными волосами… Но не это заставило меня вскрикнуть. И не ощущение полета, а то, что дверь была открыта, и в зеркале помимо меня отражался мужчина. В одной комнате со мной был мужчина. Он все еще носил старый мундир княжеского гвардейца…
Мы встретились глазами в отражении, и я даже не понимала, что стягиваю в ладонь зерна изменений, пока они не сорвались с пальцев и не устремились к пожилому седовласому гвардейцу, что когда-то встретился нам с Гэли на улицах Льежа. Хотя, «встретился» — неправильное слово. Он нас чуть не отправил к богиням, пытаясь забрать инъектор[1].
Пламя в светильниках лизнуло стенки плафона. Зерна изменений, как искры костра, взлетели в воздух. Но им навстречу тут же устремились другие, неправильные, вывернутые, так похожие на рассерженных пчел. Гвардеец был магом. Неправильным магом, по словам Аннабэль Криэ, еще и отрезанным от силы, да и вообще мертвым магом. Но он был. Сила столкнулась с силой. Зерна изменений с зернами изменений. Словно крупу из котелков с двух сторон швырнули. Большая часть поглотила друг друга, но многие достигли цели. И мои, и его.
Седовласый гвардеец… Арирх, если не ошибаюсь. Он даже не вздрогнул, когда жар опалил лицо, седые волосы, брови и ресницы. Кожа пошла пятнами, ткань старого мундира стала тлеть.
А вот те, что попали в меня, вывернутые, искореженные, ужасные в своей сути, они коснулись руки и… Ничего не сделали. Исчезли, стоило только приблизиться к моей одежде, коже, волосам.
— Мы в неравном положении, леди, — произнес гвардеец и улыбнулся, словно старый дядюшка. — Вы хотите причинить мне вред, а я вам нет.
— Почему? — шепотом спросила я и повернулась, задев платьем растение в кадке. Пол под ногами накренился вправо, дирижабль уже набрал нужную высоту и сейчас лег на курс. Вопрос только в том, каков этот курс?
— Потому что, — исчерпывающе ответил Арирх, и его голубые, будто бы выцветшие от старости глаза, залила чернота. Словно кто-то налил ему в глазницы по ложке «крови земли».
К этому невозможно привыкнуть, сколько не смотри. Я вскрикнула, и рукав старой гвардейской формы вспыхнул, деревянный пол обуглился и даже подошвы солдатских сапог стали таять, словно мороженое в жаркий день. Видимо рано меня поздравляла жрица, мой огонь все же вырвался наружу. А может, все дело в том, что я хотела его выпустить. Хотела спалить этот демонов дирижабль, не думая о последствиях. Слава девам, мне не дали этого сделать.
Не успело пламя в светильниках радостно коснуться потока, как я ощутила уже знакомый жалящий холод в шее. Мне снова вогнали ледяную сосульку чуть ниже затылка, и ее холод погасил огонь быстрее, чем выплеснутое в лицо ведро колодезной воды. Я хотела собрать его снова, хотела выпустить пламя, но руки больше не принадлежали мне. Только глаза. Совсем, как тогда в банке. И совершенно иначе, потому что сейчас я увидела, как упал на почерневший пол гвардеец. Всего лишь старик, который судорожно дышал и хватался рукой за сердце, совсем, как наш дворецкий Мур, когда лакеи уронили сундук с сервизом бабушки Астер.
Я отвернулась… Нет, меня заставили отвернуться и снова посмотреть в зеркало. От этого легкого движения боль пронзила тело. Словно огонь, который я не успела выпустить, теперь сжигал кости. И если бы я не закричала от этого, то закричала бы, увидев свое отражение.
Девушка, что смотрела на меня из зеркала все еще была грязна и растрепана, она улыбалась, хотя я не ощущала, движения губ. Я лишь беспомощно наблюдала, как мои собственные глаза вдруг налились тьмой. И я все-таки закричала. Кричала, пока девушка с моим лицом неловко пыталась стереть засохшую кровь со скулы. Но никто не слышал этого крика.
А потом я, кажется, потеряла сознание. «Кажется» — потому что я мало что запомнила. Хотя кое-что осталось в памяти. Например, темнота собственного отражения, которая рывком приблизилась. Перед глазами стали мелькать чужие воспоминания, похожие на цветные открытки, собранные безумным коллекционером. Одна сменяла другую, как карты в руках умелого шулера. Лица, доспехи, поля сражений, черные горы и черные волны, разбивающиеся о них, звон оружия и воины убивающие и умирающие. Воин с развевающимися, белыми, как снег, волосами, стоял на одном колене. Рука в перчатке лежала на эфесе меча, до половины воткнутого в черную землю. Воин поднял голову и вдруг посмотрел на меня, хотя я знала, что он мертв. Знала, потому что это знала темнота. Видение сменилось, и с выжженной земли я переместилась в большой зал с колоннами, похожими на деревья, старый мрамор стен потрескался, но не осыпался. Еще один мужчина со светлыми волосами, убранными под обруч, тоже посмотрел на меня, но в отличие от первого, этот был жив. Пока был. Завывающий в горах ветер, небо усеянное звездами, как драгоценными камнями, глаза богинь, смотрящие на нас, что-то еще. Картинки менялись все быстрее и быстрее, и я уже не могла рассмотреть изображения, к горлу подступила тошнота и…
