– Я ведь не обязана идти, – сказала я.
– Разумеется, – кивнул шеф Гемини. – По закону он не имеет права на свидание с жертвой. Но у него адвокат, который постоянно ест мне мозг о том, что против его клиента ведется… как он это сказал, психологическое насилие. И я боюсь, что когда это упомянут в суде, то срок ему снизят на пару лет.
Я понимающе качнула головой. Кажется, с идеей поработать над рецептами придется распрощаться.
– И это еще не все, – продолжал шеф. – У меня есть информация, что ваш бывший муж может обладать информацией по убийству Эвентина. На допросах он молчит об этом, как рыба, но когда вы появитесь, может и проговориться…
Я подумала, что это вполне в духе Эленвера. Если эльфам надо было перетащить текучую жилу от Келлемана, то он мог использовать для этого мою первую любовь. Чужими руками, разумеется: наговорил боги весть чего, наобещал и подбросил в карман, допустим, зараженный платок. Я не верила, что Эвентин поехал бы в Келлеман, если бы знал, что болен. Не из таких он был. Не из таких.
– Что ж, идемте. Но я настаиваю, шеф, чтобы вы и кто-то из полицейских были рядом. И пусть записывают каждое его слово.
– Конечно, – произнес шеф. – Иначе и быть не может.
Келлеман был маленьким городком – в здешней тюрьме, которая примыкала к полицейскому участку, было всего три камеры, и две сейчас пустовали. По дороге шеф пожаловался мне на то, что скоро в Келлеман съедется толпа народу, и это прибавит полиции работы. Где люди и еда, всегда будут какие-то проблемы: ссоры, драки, подрезанные кошельки.
– Вы справитесь, шеф, – ободряюще сказала я. – Вы ведь сумели начать дело против эльфийского принца, уверена, слава о вас уже идет по всему королевству.
Шеф только рукой махнул.
– А, что мне той славы? Лучше бы жалование прибавили.
В тюрьму мы вошли целой компанией: шеф возглавлял шествие, затем шли двое полицейских, потом я и молоденький стажер с тетрадью, который должен был записывать все, что будет сказано. Эленвер сидел на койке, небрежно застеленной одеялом, смотрел куда-то в сторону зарешеченного окошка под потолком, и весь его вид говорил о непереносимых страданиях. Когда мы подошли, он даже не обернулся.
Я невольно отметила, что мой бывший муж утратил свой владыческий лоск. Сейчас это был похудевший и осунувшийся мужчина, который столкнулся с неприятностями. На его лице были видны старые следы побоев – новый тесть не церемонился с ним, ему надо было посадить дочь на трон Благословенного края, а для этого все средства хороши. Сейчас Эленвер был похож не на принца, пусть и в изгнании, а на уголовника или бродягу.
«И этого мужчину я любила без памяти, – с какой-то усталой опустошенностью подумала я. – И я таяла от счастья, когда он прикасался ко мне…»
Все ушло. Все унесло осенней листвой по ветру.
– Я знал, что ты придешь, – негромко произнес Эленвер, и я удивленно поняла, что ничего не чувствую. Ни страха, ни растерянности, ни боли – только пустоту. – Я простил тебя за побег, Азора. Ты разрушила нашу семью, ты отняла у меня дочь, но я тебя простил.
– Прекрасно, – кивнула я. – А вот мы тебя за шкатулку с проклятием не простили. И за эти шрамы тоже.
Эленвер наконец-то посмотрел на меня. Шеф Гемини негромко вздохнул и потянулся к табельному: взгляд моего бывшего мужа был полон такой ненависти, что я подумала, что сейчас он бросится на решетку.
– Это полностью твоя вина, Азора, – прошипел он. Кажется, Эленвер ожидал чего-то другого. Кажется, он хотел видеть птичку, которая будет трепетать перед ним от ужаса и счастья, что вот он, вернулся, простил ее. – Если бы ты не была такой дурой, если бы ты не стала выносить сор из избы, мы бы до сих пор жили счастливо!
– Счастливо это как? – уточнила я. – С переломами? С побоями? С постоянным страхом: каким ты придешь домой, в чем я снова буду виновата?
Эленвер вскочил, вцепился в решетку: один из полицейских тотчас же ударил дубинкой по прутьям, а шеф Гемини рыкнул:
– А ну сидеть! Выстрелю!
– Это твой долг как жены: ждать мужа и трепетать перед ним! – прорычал Эленвер. Маска спокойствия слетела с него, и я снова увидела того хищника, от которого сбежала, в чем была. – А ты никогда и ничего не могла сделать, как следует! Я снизошел до тебя, и чем ты меня отблагодарила? Отправила за решетку! Поучить бы тебя, как надо вести себя с мужем!
– Шеф Гемини, – я обернулась к шефу и сказала: – Вижу, что вы хорошо кормите заключенных, у них много сил и энергии. Давайте добавим в дело еще угрозы в присутствии полиции?
Шеф довольно кивнул. Было видно, что Эленвер раздражал его сильнее зубной боли.
– Разумеется, госпожа Эрикссон, – согласился он, и Эленвер осклабился.
– Сам удивляюсь, на что я в тебе клюнул, – произнес он. – Ты только гномью грязь можешь ублажить. Или такого убогого, как твой Эвентин – то-то он прыгал, когда я ему предложил поехать…
Эленвер осекся, поняв: желая задеть меня побольнее, он невольно проболтался. Зато шеф Гемини заулыбался во весь рот: кажется, убийство эльфа было раскрыто.
– Ага, вот с этого места поподробнее! – воскликнул он. – Госпожа Эрикссон, вы можете идти. Пит, ты все записал?
– Все до словечка! – весело откликнулся стажер: кажется, он еще все воспринимал как опасную и увлекательную игру. Эленвер отпрянул от решетки и завизжал:
– Провокаторы! Я ни слова не скажу без адвоката!
– До свидания, шеф, – негромко сказала я. – До свидания, господа офицеры.
Один из полицейских проводил меня до выхода; оказавшись на улице, я села на скамейку, ничего не чувствуя, кроме нарастающей тошноты. Вечерний ветер был легким и свежим, вскоре мне стало немного легче, но тошнота никуда не делась: она скручивала внутренности в тугой горячий узел, и мне хотелось лечь где-нибудь, свернуться калачиком и ни о чем не думать.
По улице быстрым шагом шел встревоженный Фьярви. Увидев меня, он перешел на бег и, приблизившись к скамье, взял меня за руки.
– Азора, что с тобой? Господин Шарль сказал, что ты ушла с шефом Гемини. Что случилось?
– Все в порядке, – через силу улыбнулась я. – Все уже хорошо. Только забери меня домой, пожалуйста.
– Идем, – сказал Фьярви и махнул проезжавшему экипажу. – Я заварю тебе чаю.
Фьярви
– Ой, внучок, какой ты дурачок!
Когда мы добрались до дому, Азоре стало еще хуже: едва войдя, она сразу же бросилась в уборную, и я испугался, что она отравилась. Глория к тому времени уже спала; прадед узнал о том, что Азоре дурно, выслушал мои предположения об отравлении и рассмеялся:
– Нет, ну ты у меня совсем простота! От чего замужнюю даму тошнит, как ты думаешь?
Я тем временем сделал Азоре чаю и замер, едва не разроняв все с подноса. То есть… он хочет сказать, что… Я оторопело посмотрел на прадеда, и он расхохотался в голос.
– Думай, как сына назовешь! Или доченьку! Ох, Фьярви, ну у тебя и лицо!
Видно, я и в самом деле выглядел ошарашенным. У нас с Азорой будет ребенок? Вся жизнь тогда изменится. Надо будет сделать ремонт и обставить комнату, найти хорошую няню, накупить всяких детских вещей – забот полон рот. Некоторое время я ошарашенно смотрел на прадеда, а тот искренне наслаждался тем, что я выгляжу как счастливый дурак, а потом сказал:
– Конрад Фьярвиссон. А девочка будет Марта Фьярвисдоттир.
– Красивые имена, – серьезно ответил прадед. – Спасибо, что одно из них как у меня. Ну ты не стой столбом, попить-то отнеси. А я за доктором схожу. А то мало ли, может, рано мы с тобой размечтались.
И он пошел к выходу – вроде бы спокойный, но в то же время гордый и счастливый. Теперь у нас будет настоящий клан… вот только, кажется, пока придется забыть о покупке артефакта. Нам предстоят другие траты. У малыша и Глории будет все самое лучшее, а шрам…
Шрамы делают нас теми, кто мы есть. И не позволяют забывать ни о победах, ни о поражениях. А на артефакт мы потихоньку накопим. Купим его, допустим, через пару лет, это же ничего страшного.
