на третий рассвет от встречи с Рэндаллом. Черные корабли вошли в гавань и в мертвой тишине безветрия обстреляли из пушек порт.
С вершины Часовой башни порт расстилался, как вышитый платок: когда-то яркий и оживленный, с частой бахромой причалов, ныне же – посеревший и опустелый, весь в точках-ожогах, словно злая рука швырнула угли на ткань. Уцелели корабли на рейде: верно, не они интересовали непрошеных гостей, ведь от башен, что недреманными стражами высились у входа в гавань, остались лишь дымящиеся развалины.
– Теперь уже не понять, – сказал лорд Родерик, – был ли гарнизон захвачен врасплох или же у них и шанса не было ответить. Оружие сандеранцев превосходит наше.
Флаг Сандерана, ослепительно-синий, единственным ярким пятном реял над обезлюдевшим портом. Три черных корабля так и остались псами кружить у выхода в гавань, далекие и зловещие, а один причалил. Огромный, уродливый, тускло блестящий, без мачт и парусов – он не был похож на кургузые баржи, что приходили к нам раньше. Он высился крепостью над водой, и сизый дым вырывался из его труб.
Мы стояли слишком далеко, чтобы чувствовать его вонь, но я все равно не могла отделаться от горького, маслянистого вкуса на языке. Гвинллед, притихший и до того бледный, что кожа его казалась серой на фоне кипенно-белой сорочки, не сводил глаз с корабля. Верно, у сандеранцев было для этого чудовища другое название, но я не желала его знать.
Они действовали так быстро, что у нас не было шансов защититься. Разрушили башни и причалы, блокировали порт, высадили воинов. К утру порт был захвачен, и к небу тянулись черные нити дыма над пепелищами складов и казарм. Солдат в синих мундирах никто не видел, но лорд Родерик не сомневался – они заняли все опустевшие здания, засели у окон, готовые поразить любого своим странным громыхающим оружием.
Признаться честно, долгие годы мира избаловали нас, и мы потеряли бдительность: Альбрия ждала гостей и торговцев, но не захватчиков. Мне же стоило помнить, как упорно сандеранцы жаждали нашей земли и скрытых ее богатств, чтоб еще давно понять – они не остановятся ни перед чем.
«У меня есть разрушительные доводы», – сказал Рэндалл; и, вспомнив слова его, я едва укрыла от спутников невеселую усмешку. Уродливые корабли сандеранцев были ли его доводом или он сам – их ключом к Альбрии?
И имело ли это значение, если и то и другое сулило нам смерть?
И все же… я вспоминала покой, что охватывал меня рядом с их механизмами, вспоминала и озноб страха, который стал столь привычен, что я могла хватиться его, лишь когда он пропадал. Сандеран мог отнять нашу независимость, но дать нечто не менее ценное – свободу от страха.
Но справедлива ли такая цена?
Гвинллед перевел на меня темный испуганный взгляд:
– Неужели мы так все оставим? Позволим хозяйничать им на нашей земле? Не отомстим за убитых?
Он перевел требовательный взгляд на генерала, и в его глазах зажглась надежда. Маленький король верил: лорд Родерик способен на любой подвиг, даже если он граничит с чудом. Но только настоящее чудо могло нам помочь.
– Они не пытаются продвинуться в город, – осторожно заметила я. – А оружие на кораблях слишком разрушительно, чтобы бить прицельно. Если прижать сандеранцев к воде и завязать ближний бой…
Генерал медленно покачал головой, не отводя пристального взгляда от обманчивого тихого порта. Он казался спокойным – но только казался. Я давно научилась читать людей по их дыханию и едва заметным жестам, по выступившей испарине и движениям глаз и теперь видела ясно, какой мучительный бой с тварями ведет лорд Родерик в своей душе. И только ему самому были ведомы их имена, я же могла лишь гадать: страх или ненависть терзают его?
– Я уже думал об этом, недобрая королева, но они даже не подпустят нас близко. И мысли не допускаю, что они будут столь беспечны, чтобы мои воины миновали их посты и приблизились на расстояние удара. К тому же кораблю вовсе не обязательно стрелять по людям. Достаточно будет стрелять по городу. Или по дворцу.
На мгновение мне стало дурно, едва я представила столь разрушительную мощь. Вот, значит, на что способны достижения разума человеческого, лорд Вильгельм? Вот, значит, чему ты поклоняешься?
– Они не осмелятся, – голос Гвинлледа дрогнул и сорвался.
– Нет, пока – нет. – Я столько сил прикладывала, чтобы выглядеть спокойной и неколебимой, чтобы быть маленькому королю опорой в эти суматошные, полные тревоги часы, что сама уже ничего не чувствовала. Мысли щелкали одна за другой, как шестеренки в механизме под нами, но решения не находилось. – Раз они не напали на дворец сразу, значит, и не собирались разрушать столицу. Им не нужны развалины. Зачем тратить силы, если можно просто припугнуть? Значит, нужно ожидать послов. Их, например.
По сходням спустилось семеро, и со столь внушительного расстояния я могла разобрать лишь цвет одежды. Этого, впрочем, было достаточно: четверо в темном, почти черном, с оружием в руках – солдаты; один в синем – таком же ярком, как флаг, – офицер; один, самый тонкий и невысокий – в зеленом, странного кроя, больше похожем на укороченное платье. И один – в красном. В ослепительно-красном цвете королевского дома.
Любопытно, когда же Рэндаллу удалось перебраться под крылышко жестоких союзников, чтоб разыграть этот спектакль?
Маленькая делегация двинулась прочь из порта, а корабль за их спиной дрогнул, пришел в движение, и пушки выдвинулись из его цельных на вид бортов. Жерла их смотрели в сторону дворца.
– Думаю, – губы сами собой сложились в полную яда усмешку, – нам лучше поспешить в тронный зал.
Я так и не сказала им о Рэндалле, не предупредила генерала о его возвращении. К добру или худу? Не знаю. Все эти дни после ночного нашего разговора провела я в смятении и колебаниях. Ему удалось заронить сомнение в мою душу, сомнение в том, чему я всегда доверяла, – собственному разуму. В эти короткие, полные тревоги дни я чутче вслушивалась в звуки и вглядывалась в тени, внимательнее смотрела на Гвинлледа и дольше – на Кейтлин, так и оставшуюся рядом с ним и после коронации.
И еще больше – вспоминала. И родной дом, и мох на камнях очага, и хрупкие серебристые цветы вокруг Маргарет, и силуэты у алтаря под сенью леса, и тень за плечом Элеанор… Может, и нет добрых соседей, а все, что я принимала за их волю, – случай? И Рэндалл прав,
