Но слушать оправдания волкодав не стал. Бесшумно встал со своего места и зашагал в мою сторону.
— Брат, я выйду.
Слегка отпустив голову в поклоне, Деньяр покинул нас. Скрипнула кованная дверь, и мы остались один на один с кошмаром моих ночей. Волк подошел совсем близко, глядя на меня пристально и даже где-то жадно.
Я отвела взор очей в сторону. Играть в гляделки с лютым зверем смысла не было. Да и терпения тоже.
— Ненавидишь меня?
С легкой игривостью на кончике языка молвил Горан, обойдя меня и уставившись в рисунок на каменистой стене. Неровности и узоры напоминали военную карту местности. Вот лес, вот горы и молочная река…
— Молча презираю.
Тихо шепнула я в ответ, и мужчина хмыкнул, не поворачиваясь ко мне.
— Не стоит, Снежинка. Ненависть — чувство тяжелое, а ты у меня хрупкая. Надорвешься от тяжести.
— По своему опыту совет даешь? — скосила я на него глаза, и черный, по-прежнему оставаясь ко мне спиной, сначала промолчал, а потом резко перевел разговор в другое русло.
— Как ты попала на войну? Волкодаки — не люди, они своих самок ценят и лелеют.
Мрачно поведала ему свои мысли, не выдержав бремя обиды после услышанного. На миг широкая спина напряглась, но он по-прежнему не повернулся ко мне лицом. Может быть, оно и лучше?
— Я задал вопрос и жажду услышать ответ. Что ты делала в воинском лагере на войне?
Холодно молвила, уперевшись бедром в широкий край стола. Спина ныла и болела, она нуждалась в целебных мазях и отдыхе. А вот волкодака тянет на душевные разговоры.
— Ты сбежала из своего клана?
— Нет, меня взяли на фронт княжеские воины.
— Им нет пути в волчьих кланах! — раздраженно повел плечами Горан, и я устало согласилась.
— В волчьих не имеют, в людских — в своем праве. А я была сельской целительницей. Военнообязанной.
— Почему сельской целительницей? — удивился он, поворачиваясь ко мне боком. Пристально высматривая мое лицо, готовый в любое мгновение уличить меня во лжи.
— Потому как там родилась, там росла и там лечила. Там моя матушка была, и дом наш тоже там.
— А отец? Он же у тебя волкодак!
— А его не было. — пожала я плечами, устало оперевшись теперь и на руки в край стола. — Мать говорила, исчез, как только война началась, и больше не возвращался. То ли погиб, то ли бросил.
— Буран признал тебя своей дочерью! Грозился мне глотку за тебя перегрызть! Свою человечку в клан притащил!
Горан медленно закипал, от прежнего беспечного тона и спокойствия и следа не осталось. Не пойми что в нашем разговоре люто злило его. Но я не могла понять что.
— Ну все правильно. — меня откровенно клонило в сон, от боли и магического истощения тело требовало отдыха. — Двадцать одну осень назад беловолосый волкодак женился на моей матушке, к весне он отправился в родной клан и не вернулся. Матушка его не дождалась, ее арестовали и хотели повесить за связи с волками. Но она выжила, и к следующей зиме родилась я.
— Осень? Твои родители женились осенью? — неверующе глянул на меня волк, оторвавшись от карты и шагнув ближе. Сон как рукой сняло, я вся напряглась и сделала шажок в сторону, подальше от него.
— Так матушка рассказывала.
— И все эти зимы ты жила вдали от клана? — подойдя совсем близко, крепкий волкодав буквально зажал меня у края стола, положив руки по обе стороны от меня. Ни сдвинуться, ни убежать. — Как же зверя приручила? Первый оборот?
— Никак, — двинулась задом на край стола и прикусила губу, дабы сдержать боль в спине. — Она недавно пробудилась. В лесу.
— Когда медноволосую попытались снасильничать. — понятливо кивнул волк, высматривая что-то в моем лице и принюхиваясь. — Ринулась защищать подруженьку? И где она сейчас? Деян мне всю кровь выпил с расспросами, под каждую ветку в лесу заглянул. Но ничего, как под землю канула эта Стешка. Молчишь, Снежа.
Спину пекло, нестерпимый зуд прошиб нежную кожу. И не думалось мне сейчас об услышанном. Разве что каплю дегтя все-таки добавлю.
— Скажи, пускай не ищет.
— К белым ее отправила? — Горан навалился на меня, и я едва ли успела упереться ладошами в крепкую грудь. Только толку от этого не было. Проще гору сдвинуть, чем его. — Чего молчишь, лебедышка?
Прижался носом к изгибу шеи.
— Молодец же мучается вдали от нее.
— Пускай уж лучше он мучается, чем она. — сказала, как выплюнула, и Горан закаменел. Я уже думала, сейчас выпрямится и обожжет своими серыми недовольными глазами. Но он только сильнее придвинул к себе.
— От тебя несет кровью.
Мрачно заявил, вынюхивая мою кожу. Я испуганно затрепетала.
— Я дитя осматривала, испачкалась. Отпусти…
— Пахнет твоей кровью, Снежа!
В панике, желая избавиться от ненавистной близости, я забилась в его руках диким зверьем, готовая солгать что угодно, лишь бы он не трогал.
— Не прикасайся ко мне! Не надо! У меня…
— Довольно! — рявкнул Горан, одним махом повернув меня к себе спиной и прижав широкой ладонью животом к столу. — Не смей мне лгать, что кровишь от женских дел, они у тебя при старом месяце! А вчера был только полумесяц!
Ужасный треск ткани оглушил меня. Обнаженную спину ошпарил мужским взглядом, а меня будто вернули в ту ночь на алтаре. Страх и унижение скрутились в единое.
Кажется, Горан рычал.
— Откуда это? Кто посмел подобное с тобой сделать⁈ Кто⁈
— Пусти меня, чудовище! Не трогай! Не трогай!!! Аррррр!!!
Рявкнула я, ощущая, как волчий вой вырывается из глубин. Мгновение, и мужчина шагнул назад, отпустив бедную меня. Пока я осела на каменный пол на четырех лапах, на обносках своего платья. Затравленно глядя на потрясенного моим спонтанным обращением волкодава, я попробовала зарычать на него. Но вышло жалко.
— Обращайся обратно, Снежа! — строго молвил Горан, сощурив свои серые глаза, сдерживая свой гнев, судя по поджатым губам.
Но тут я скорее ощущала, чем понимала, в зверином облике у меня по больше удачи будет убежать, чем в людском.
Покосилась взглядом на окно. Он тоже это заметил. Помрачнел сильнее и строго мне запретил, будто прочитав мои думы.
— Не смей!
Но зверь не желал его слышать, моя волчица желала свободы. Подальше от своего обидчика. И бросилась к окну. Треск, вскрик, удар. И боль.
Но главное — свобода!
А впереди густая чаща леса, где можно затеряться и зализать раны.
Я много плутала между толстыми стволами, стараясь дальше укрыться за густыми зарослями и могучими кронами деревьев.
Все тяжкие думы будто испарились, оставляя за собой лишь самые важные дела для жизни:
Чувство голода,
Чувство жажды
И опасность.
Лапы болели, видимо, я им навредила, когда приземлилась со второго яруса прямо посреди двора в осколках толстого заморского стекла.
Но, гонимая призрачным ощущением свободы, я не могла остановить эту бешеную скачку. Ароматы лесного богатства сводили с ума. Еще немного, и настанут заморозки, я это чуяла. Но сегодня и вправду был до неприличия солнечный день.
Листва почти осыпалась, земля почернела, и только небо голубое и чистое.
Внезапный запах привлек мое внимание.
Остановившись, я огляделась, поворачивая белую башку то вправо, то влево. Прислушивалась, приподняв забавно ушки. Никого.
Но я определенно ощущала, что за этим валуном чужие. Чужая территория. Запах засохшей крови на валунах грозился грозной расправой, если я перейду черту.
Из любопытства я подошла ближе, ткнула мокрым носом в черный камень и тут же, болезненно поскуливая, отскочила назад.
Пахнет смертью и чудовищами. Сильными. Крупными. А я маленькая. Они мне сделают больно. Убьют. Если поймают на их территории.
— Ты ведешь себя как новорожденный щенок.
Голос альфы заставил меня обернуться на четырех лапах и угрожающе на него порычать. В зверином обличии я была увереннее перед своим чудовищем.
Как так быстро он меня нагнал, и еще и нашел?
Привалившись плечом к старому дубу, волкодакт держал руки в карманах штанов, задумчиво меня осматривая. Он не гневался, как я предполагала вначале, а лишь устало рассматривал меня. Будто желая разгадать загадку.
