Вода была прохладной, чистой, как слеза, и сладкой, будто сок тростника или майский мед. После жары и пыли хотелось в ней раствориться, словно горсть соли.
Залетев в воду и немного отойдя от внезапной смены температуры, я обернулась и встретилась глазами с горящим взглядом не спеша раздевающегося мужчины. Как будто хищник, выслеживающий добычу.
– Ты идешь? – подпрыгнула я, показав ему грудь, и хлопнула по воде ладошками так, что бриллиантовые капельки усеяли мою чуть смугловатую кожу.
Не отвечая, Агилар присоединился ко мне, отфыркиваясь от моих брызг и брызгая в ответ. Мы резвились, как расшалившиеся дети.
Когда я окончательно замерзла, Агилар вытащил меня на берег и показал маленькую беседку за оградой:
– Я велел ее построить в прошлом году. Около озера так хорошо спится.
Я решила проверить это утверждение и завалилась на кошмы, от усталости не чувствуя их колючести и не реагируя на обнаженного мужчину рядом. Меня перетащили на мягкие шкуры и прижали к себе.
Агилар, впрочем, тоже сильно не стремился к сексу. Конечно, какой дурак будет заниматься любовью в полуденную жару, когда для этого ЕСТЬ НОЧЬ! Ну или, на худой случай, дворец, скрывающий от палящего зноя.
Я проснулась уже почти в сумерках от прикосновения ласковых пальцев Агилара к моим волосам. Он осторожно распускал мои косички, заплетенные в спешке ясноглазой Ширин, перебирая шелк темных, с огненными проблесками длинных волос, закручивающихся упругими локонами.
Я вздрагивала от удовольствия и плавилась от прикосновений. Губы мужчины бережно пробежались по шее, спускаясь вдоль позвоночника, вызывая жгучее желание отдаться ему, обхватить конечностями и раствориться в бескрайнем наслаждении, которое он мне дарил раз за разом.
КАК? Ну КАК ему удается одним движением пальцев, мазком губ дать мне столько, сколько не мог без него дать весь дворец, полный мужчин и женщин?
Почему он единственный понял и без возражений принял таинственную темную суть, сидящую в глубине моей души, без слова жалобы или недовольства, не задавая тысячи вопросов? И наконец, отчего мне рядом с ним хочется петь, так хочется, что трудно удержаться от простецких незатейливых мелодий песенок, подслушанных мной вечерами в гареме?
Агилар, прижимая меня к себе, тихо прошептал:
Вина и радости у Господа прошу,
Любви и сладости у Господа прошу,
А если к ним для нас не приготовлено спасенье,
Оставлю рай другим, себе я не прошу.
И вдруг:
Мир черно-белый шахматной доской,
Там свет и тьма ведут безумный бой.
А мы, как пешки на прилавке жизни,
Чуть поиграли нами – в ящик, на покой, –
выехал из наступающей темноты старик на маленьком лопоухом ослике.
– Дервиш! – зарычал Агилар, накрывая меня собой и пряча от посторонних глаз. – Ты слишком много на себя берешь!
– Слушай то, что внутри тебя, – не обратил внимания на разъяренного мужчину старик. – Только с этим ты можешь жить!
– Это моя женщина! – рявкнул Агилар, приподнимаясь. – Она моя и моей останется!
– То, что имеем, не храним, – сказал мудрый старик и растаял. Ветер донес слова: – А потерявши – плачем.
Не знаю, что именно так подействовало на Агилара: то ли угроза другого мужчины, то ли невнятное предупреждение, но стоило старцу покинуть нас, как он накинулся на меня, словно ястреб на ласточку…
Нет, в этот раз Агилар не рвал на мне одежду, не хватал меня, как голодный хватает хлеб. Это был хищник, но хищник полусытый, ради удовольствия играющий со своей жертвой. А значит, опасный вдвойне.
Он развернул меня к себе лицом, подул на мои прикрытые веки и отодвинулся на шаг:
– Милая…
Когда Агилар провел своей рукой по моей груди, у меня подкосились ноги. Причем он ничего особенного вроде и не делал – просто стоял напротив и пристально смотрел, пока его рука плавно двигалась по моему телу.
– Сегилим…
Энергия страстного, безумного желания фонтанировала та-ак… все вокруг пропиталось этим золотисто-алым маревом. И если раньше я от Агилара ее получала ощутимо, то теперь – безумно много, целый океан! Захлебнуться можно.
– Нафасим…
Яркое, сильное, какое-то необычное чувство в груди мужчины, стоящего напротив, разгоралось, действуя на меня почище любого афродизиака или наркотика.
– Исталган…
Я видела по зрачкам, что у него тоже кружится голова. Замечала слегка дрожащие пальцы, сжатые мучительным пароксизмом дикого желания губы, напряженные скулы… Другой бы уже со стоном вколачивался в податливое женское тело. Но не Агилар.
Этот мужчина был силен, очень силен. Единственный из всех, способный соперничать со мной. Даже умирая от скручивающего все тело сильнейшего желания, он продолжал властно играть с жертвой, не то дисциплинируя себя, не то наказывая. Действительно силен.
И уже полностью мой раб, хотя до сих пор сам себе так и не признался.
Он достал с пола запечатанный кувшинчик и плеснул в крошечную фарфоровую пиалу знакомой розовой жидкости:
– Пей!
– Нет. Мне не нужно быть одурманенной, чтобы желать тебя. И тебе не нужно.
Агилар молча перелил сладкий дурман обратно.
– Хорошо. – Улыбнулся опасной для женских сердец улыбкой. – Поиграем?
Ну что ж, играть так играть. Я облизнула язычком пересохшие губы и на полшага приблизилась к одомашненному хищнику.
Мужественность этого человека вызывала прямо-таки наркотическую зависимость. Я втайне улыбнулась: ты мой, воин, давно мой! Со всеми потрохами. До кончиков ногтей мой. И я докажу тебе это!
И опять невесомое поглаживание подушечками пальцев вдоль позвоночника с заходом на бедра. Ниже, ниже… Звучный стон, полный страдания, совмещенного с удовольствием.
Опять мои руки поднялись выше. Тело невольно подается за моими пальцами, кожа, реагируя, движется под ними, словно пугливый конь под рукой хозяина.
Дыхание Агилара звучит часто и отрывисто, он прикусывает губу, но хриплый стон все равно рвется наружу:
– Амариллис!
Вскоре мы уже не держались на ногах, но, подстрекаемые собственной гордыней, даже опустившись на колени, соревновались – кто сдастся первый.
Первым сдался – кто б сомневался! – Агилар. Не выдержал моей ласковой пытки, когда невесомые пальчики почти неощутимо ласкали его бедра, временами шаловливо забираясь еще кое-куда.
