После того, как всплыло имя Горана, разговорчивость иссякла. Изабель отправила нас всех спать.
На следующий день мы отправились кататься на лыжах. Мы провели весь день на склонах. Блейк был прав. Девочки не оставляли его в покое. Мы снова увидели его только около пяти, и девочки чуть ли не плакали, когда он прощался. Я подумала, что это было чертовски забавно, и дразнила его по этому поводу всю ночь. Моя мать тоже дразнила его. Это было чертовски забавно.
Блейк просто много хрюкал, что заставляло всех смеяться.
Наконец, наступило Рождество, холодное и ясное.
Мы открыли подарки у костра. Блейк подарил мне потрясающий браслет, который он сделал из собственной кожи.
Я уставилась на это творение с благоговейным ужасом.
— Блейк Сэмюэл Лиф, — пожурила его мать.
Он невинно захлопал своими пышными черными ресницами.
— Что? Я быстро выздоравливаю.
— Мне нужно поговорить с мастером Лонгвеем. Это все то оружие в Драконии.
— Расслабься, Исси, — сказал мой отец. — Мальчик сказал, что он быстро заживает.
— О, я бы хотела посмотреть на вас двоих, если бы Елена вырезала кусочек своей кожи, чтобы сделать ему браслет.
Они все смеялись над тем, как тетя Исси это сказала, но я была так с ней согласна.
Когда я потеряла дар речи, он одними губами спросил:
— Что?
Я покачала головой и мягко улыбнулась ему.
— Только через мой труп, — взорвалась моя мать, обвиняюще указывая на него пальцем. — Никогда больше так не делай.
— Да, мам, — пошутил Блейк. Я не могла не присоединиться к их смеху. Он всегда дразнил ее; он знал, что она из кожи вон лезет, чтобы мы не стали такими, как Купер и Мерика.
— Спасибо, Кэти, — игриво сказала тетя Исси.
— Для чего нужны друзья?
Я подарила Блейку дневник, который сделала сама. Свирепый дракон сердито смотрел из своего укрытия. Мой наставник помог мне наложить на него заклятие, чтобы только Блейк мог открыть его своим Розовым поцелуем, как он это называл. Отстойно, я знала. Но насколько, черт возьми, крут этот дневник?
Он обожал его. Теперь он мог писать все, что хотел, в абсолютной конфиденциальности.
Сэмюель приготовил вкусный рождественский обед. С полными животами мы все играли в снежки на заднем дворе. Блейк перекинул меня через плечо и швырнул в глубокий сугроб. Я отомстила, подставив ему подножку и смеясь, когда он упал на задницу. Мы делали снежных ангелов — и снежных драконов! — и ледяное голубое небо звенело от наших счастливых голосов.
Служащие вернулись внутрь, когда стало слишком холодно, но мы слонялись без дела. Блейк валялся. Когда солнце начало садиться, пришло время возвращаться в дом.
Нам пришлось попрощаться на следующий день.
— Увидимся в твой день рождения. — Блейк крепко обнял меня. Я вдохнула его фирменный мускусный аромат, уже скучая по нему.
— Увидимся. И веди себя хорошо.
— О, я так и сделаю, — сказал он.
Я не осталась смотреть, как он уходит, как в прошлый раз. По какой-то причине мне больше не нравилось смотреть, как он уходит.
Рождество — один из моих любимых праздников. Я ненавидела то, что оно прошло так быстро.
Вскоре после Рождества мама купила мою первую пару туфель на шпильке. Она не шутила с этими каблуками. Я сделала несколько неуверенных шагов в этих зеленых туфлях на шпильках с ремешками и бац! Я скатилась с лестницы. Мне повезло, что я сломала только лодыжку, а не шею. Прошло целых два дня, прежде чем Констанс пришла, чтобы излечить травму.
Второй семестр Блейка в Драконии был самым тяжелым. Почему, я не знала. Наверное, потому, что я получала только одну ворону в месяц. Он никогда раньше не был таким тихим. Но он писал, что у него самый крутой дневник, и смеялся каждый раз, когда кто-то пытался его открыть. Это было похоже на трюк на вечеринке. Они устраивали вечеринки. Это было так чертовски несправедливо.
Я не могла дождаться. Еще два года, и я присоединюсь к ним.
Тем не менее, меня расстроило, когда количество ворон, появляющихся раз в месяц, сократилось до одного раза в два месяца. Меня задело, что он получал все удовольствие и забыл обо мне.
Я очень хотела Кэмми. Но мама отказала мне. По крайней мере, с Кэмми я могла бы позвонить его заднице.
Однажды ночью я сидела на кровати. Мама одолжила мне свой Кэмми, чтобы поговорить с Сэмми. У мамы даже не было номера Блейка. Я посмотрела, вздохнула, а затем голограмма Сэмми зависла над моим грязным гипсом с сочувствующим выражением лица. От брата она тоже ничего не слышала. Я сводила ее с ума. Пристав к ней, я умоляла ее ничего ему не говорить. Я не хотела, чтобы он думал, что я становлюсь похожей на Арианну, которая раздражала его целый год.
От одной мысли об этом меня бросило в дрожь. Мне хотелось, чтобы он просто написал. Я понятия не имела, что происходит в его жизни. Мы никогда не были такими. Мы всегда знали, что происходит в жизни друг друга.
Когда я выключила мамин Кэмми, то услышала стук в свое окно. Это была ворона.
Она взгромоздилась на подоконник.
Этого не могло быть.
Я вскочила с кровати и подбежала к окну к вороне, и в конце концов достала письмо из мешочка у нее на шее.
Я нетерпеливо разорвала конверт, не дав вороне угощения. Он сильно клюнула меня. Появилась алая капелька крови.
— Ой! Терпение. Разве тебя этому не учат в летной школе? — Я засунул палец в рот. Было чертовски больно. Если бы Блейк был здесь, он мог бы так легко исцелить меня.
Я наклонилась над столом и схватила сушеную мышь. Я терпеть не могла их держать, но вороны были разборчивы. Если угощение было невкусным, то они не приносили еще одно письмо.
Она взяла сушеное мышиное мясо и взлетела. Жадная ворона.
Я открыла письмо Блейка.
— Я кое-кого встретил, — написал он. — Ее зовут Табита. Не суди меня, но она — Снежный Дракон. Хаха. Думаю, человек не может выбирать, кого любит.
По какой-то причине мое сердце опускалось все ниже и ниже, когда я читала бессвязную страницу, которую он написал о глупом Снежном Драконе. Ничего о его дне. Ничего о прошлом месяце. Только о ней.
Я бросила письмо в ящик стола. Почему мне было так грустно? Он был мне как чертов брат. Я должна быть счастлива, что он встретил кого-то. Но было больно, что он кому-то другому уделял так много времени, а не мне — девушке, которой было суждено стать его всадницей.
Что, если я ей не понравлюсь? Будем ли мы видеться все реже и реже?
Мне уже не нравилась эта девушка, каким бы дурацким ни было ее имя.
Она доставит нам неприятности. Несомненно.
КАТРИНА
Моя счастливая дочь превращалась в не очень счастливую дочь. Я скучала по ее дерзким ответам. Я скучала по ее улыбкам. Что, если она взошла раньше, чем следовало?
Однажды вечером мы сидели за обеденным столом. Я разломила слоеную золотистую булочку и была вознаграждена ароматом свежеиспеченного хлеба.
— Елена?
— Что, мам? — Это было едва слышное ворчание.
— Что происходит? — спросила я.
Альберт поднял на меня глаза. «Что я здесь упускаю?»
— Ничего, — прохныкала она, встала и, не попросив прощения, ушла.
Я повернулась к Альберту.
— Серьезно, что с ней такое?
— Успокойся. С ней все в порядке.
— Она не в порядке, Альберт. — Я намазала половину рулета сливочно-желтым сливочным маслом. — Что, если она скоро взойдет? Думаешь, это знак? Мне нужно позвонить Констанс и выяснить. — Я уронила недоеденный хлеб и уже направилась к телефону.
— Он кое с кем познакомился, Кейт! — Альберт крикнул мне вслед.
