На следующее утро я просыпаюсь с тяжестью на сердце. Гнев и стыд окутывают меня, как туман за окном. Сначала вспоминаю ссору с Бромом в конюшне, с последним человеком на Земле, с которым я хотела бы ссориться. Он был таким жестоким и бессердечным, но я вышла из себя. Знаю, он не виноват, что ничего не помнит, и знаю, что именно поэтому он сам не свой, и стал таким грубым. Мне следовало проявить больше понимания.
Но опять же, я не заслужила, чтобы меня сравнивали с грязной тряпкой. Я не заслуживаю его вспышек ревности. Наоборот, пытаюсь помочь ему, и кажется, что я единственная, кто помогает.
За исключением Крейна. Надо поговорить с ним. Вчера, когда мы уходили с его урока, он пообещал, что прочитает о заклинаниях, которые помогут обратить вспять потерю памяти. Я благодарю бога, что у меня есть он, единственный человек, который волнуется так же сильно, как и я. В кои-то веки чувствую, что не одинока.
Медленно встаю, оглядываю спальню, стопку книг на письменном столе, засушенные цветы в вазе, карты Таро, которые теперь могу оставить на виду. На стене — картина в рамке. Однажды, осенним днем, сидя с отцом на крыльце, я прижимала крашенные листья к холсту, оставляя цветные контуры, не осознавая, что создаю момент, который будет жить вечно.
Смогу ли я забрать это с собой в школу? Что мне можно взять с собой? Если несколько недель назад идея жить в кампусе приводила в восторг, то теперь меня тошнит от этого. Потому что это не мой выбор, и я не знаю, почему мама хочет, чтобы я была там. Она правда хочет, чтобы мы с Бромом стали ближе, потому что все думают, что мы хотим пожениться? Или замешано что-то другое? После слов Фамке, и после того, как Бром подтвердил это, я знаю, что мама не принимает близко к сердцу мои интересы.
Помня об этом, я одеваюсь. Когда выхожу в ванную, чувствую запах сытного завтрака из жареной свинины и яиц, запах свежемолотого кофе и цикория и слышу, как Фамке с мамой разговаривают на кухне по-голландски. Жаль, что я не могу понять, о чем они говорят — родители не утруждали себя попытками научить меня своему родному языку, — но я, по крайней мере, слышу по тону, что у них идет какой-то спор.
Когда я, наконец, собралась, воткнув последние шпильки в волосы, направляюсь к обеденному столу, за которым сидит мама и читает еженедельную газету. Она поднимает на меня взгляд, но ничего не говорит. Я сажусь напротив нее, когда входит Фамке и подает мне завтрак.
— Спасибо, — говорю я, она тепло улыбается, но улыбка сразу гаснет, когда она смотрит на маму и направляется обратно на кухню.
После ссоры с Бромом прошлой ночью я некоторое время оставалась с Подснежницей. Ее энергия изменилась после его присутствия, она стала беспокойной и скребла землю лапами. Потребовалось время, чтобы успокоить ее, и я не спешила возвращаться в дом и встречаться с мамой и Ван Брантами. К тому времени, когда я вернулась в дом, Ван Бранты ушли, мама уже легла спать, а Фамке прибиралась. Я хотела подробнее поговорить с ней о нашем недавнем разговоре, но устала, а она казалась немного замкнутой, как будто и так уже сказала слишком много.
— В эту пятницу ежегодный костер, — говорит мама, просматривая газету, держа очки на уровне глаз. — Если ты переедешь в школу в субботу, это будет отличный способ провести здесь твой последний вечер. Можешь пойти с Мэри.
Мэри. Чувствую укол вины. Я забыла о ней с тех пор, как пошла в институт. Вначале она часто ждала у забора, чтобы встретить меня и Матиаса по дороге домой, а после того, как Матиас перестал ездить со мной верхом, я видела ее всего раз или два. Нужно связаться с ней, и как можно скорее. Она — единственное, что осталось в моей жизни нормального, хотя я отдалюсь от нее еще больше, как только начну жить в школе.
— Обязательно спрошу ее, — говорю я. Затем, вопреки здравому смыслу, говорю: — Прости за вчерашний вечер. Я не хотела огрызаться.
Мама опускает очки и слегка улыбается мне.
— Все в порядке. Я знаю, что сейчас все сложно. Со временем станет понятнее. Просто сосредоточься на учебе и на Броме.
— Могу я тебя кое о чем спросить?
Выражение ее лица слегка застывает, она настороженно относится к моей просьбе.
— Конечно.
— Почему ты так сильно хочешь, чтобы я вышла замуж за Брома? Почему вы с Ван Брантами пообещали нас друг другу в таком юном возрасте?
Она издает смешок. Нервный смешок.
— Оу. Честно говоря, это была идея твоего отца.
Вранье. Она лжет прямо мне в лицо.
— Почему? — настаиваю я. — Мы были богаты. У нас было гораздо больше денег, чем у Ван Брантов. Почему он хотел, чтобы я вышла замуж за кого-то из низшего класса?
— Катрина, — упрекает она. — Из низшего класса? То, что у твоего отца было много денег, когда я выходила за него замуж, не делает нас лучше, чем их. После прошлой ночи, а теперь еще и с этими надменными мыслями, думаю, тебе следует адресовать эти вопросы себе. Поройся внутри себя, а?
И при этих словах она раздраженно встает, кладя очки и газету на стол.
Я наблюдаю, как она идет в свою спальню и закрывает дверь.
Отгородившись от меня и любых моих вопросов.
Я издаю разочарованный рык, и кофейные чашки на столе начинают сильно дребезжать, остатки кофе переливаются через края, хотя я ни к чему не притрагиваюсь.
Боже мой. Что, черт возьми, происходит?
Фамке заходит в столовую и осматривает беспорядок.
— Это ты сделала? — спрашивает она.
— Думаю, да, — отвечаю я.
— Твоя магия, — говорит она, понижая голос, ее взгляд устремляется на дверь спальни моей матери. — Проявляется во времена потери самообладания. Это бесконтрольно.
— Я думала, ты ничего не знаешь о магии, — говорю я.
— Я сказала, что я не ведьма, — объясняет она торопливым шепотом. — Но я слушаю и наблюдаю. Знаю, как магия ослабевает и когда набирает силу. На твоем месте я бы обсудила это с твоим учителем. Профессором Крейном. С ним и ни с кем другим. Думаю, он знает, что с тобой делать.
«Еще одна проблема в мою копилку», — думаю я, поднимаясь на ноги и пытаясь помочь прибраться, но Фамке прогоняет меня.
Смотрю на часы. Я хотела прийти на урок Крейна пораньше, чтобы поговорить с ним, а это значит, что мне придется поторопиться.
К счастью, мне не требуется много времени, чтобы отвязать Подснежницу и вывести ее из конюшни, но затем я вижу Брома верхом на Сорвиголове возле дома, он о чем-то разговаривает с моей мамой.
Черт. Еще я хотела поторопиться, надеясь избежать поездки с Бромом. Не знаю, что ему сказать. Извиниться? Продолжать злиться? Он все еще мой давний друг? Или теперь он другой?
С тяжелым вздохом я сажусь на Подснежницу и направляю ее к ним.
— Доброе утро, — говорит Бром, как будто прошлой ночи не было, как будто последних четырех лет не было. И все же, видя его в черном костюме и пальто верхом на этом великолепном черном жеребце, я не могу сдержать бабочек в животе, особенно когда уголки его рта чуть приподнимаются, привнося немного света в этот каменный взгляд.
— Доброе утро, — киваю я, моя улыбка соответствует его улыбке, хотя, возможно, менее откровенна. Особенно когда мама смотрит на нас так, словно мы две ценные коровы на аукционе.
— Что ж, лучше не опаздывайте на занятия, — говорит она с наигранной улыбкой. — У вас утром один и тот же урок?
Бром качает головой.
— У меня История.
— Манипулирование энергией, — говорю я.
Она выглядит удрученной.
— О, что ж, надеюсь…
— Простите, мисс Ван Тассел? — доносится с противоположной стороны улицы глубокий бостонский акцент. Мы трое оборачиваемся и видим констебля Уэсли Киркбрайда, подъезжающего верхом на лошади с мрачным выражением на лице.
Не каждый у нас появляется день полиция. У меня сразу появляется кислый привкус во рту.
— Да? — говорит она с настороженным выражением лица. — Чем я могу помочь?
Констебль останавливает свою лошадь прямо перед нами, кивает мне и Брому, прежде чем повернуться к моей матери.
