«Ладно,» — сдалась я, всё же, ради девочек я готова была и попытаться.
«Так, значит, девочки?» — послышались мне, на удивление нежные мысли Макса, и я впервые встретилась с ним взглядом, который до этого успешно получалось отводить.
— Розовые люльки мальчикам не покупают, — фыркнула я, и снова вспомнила его тот взгляд, то выражение лица и отвернулась к шкафу.
Обида в очередной раз полоснула по сердцу. Убирая ключи от машины на полку, я старалась сдержать эту обиду, чтобы она не вылилась в какие-то мысли. Это было очень тяжело, парность и всё, что с этим связано не так уж и романтично, как пишут в книгах. Как представила, что при каждой ссоре придётся держать себя в подобном напряжении, сразу стало тошно. Это очень тяжело.
— Поговорим? — мягко спросил Максим, когда я хотела уже пойти в столовую и помучить себя ещё и едой, что в горло не лезла.
Я остановилась и с вызовом посмотрела на Максима.
— Что обсудим? Как ты всего этого не хотел? Я и так всё это понимаю, чувствую. Не хочешь, не надо. То говоришь, что любишь, то так зло разговариваешь. Так ты мучаешь только меня и себя. Зачем эти олени, когда тебе они не нужны? Так стая требует? Я не хочу этого всего! У меня своя стая и я справлюсь, лучше оставь нас в покое, а через силу вот этого всего не нужно! — потребовала я, больше не в силах держать в себе всё то, что тревожило.
— Значит, в нашей паре какой-то сбой, потому что ты чувствуешь то, чего и быть не может, — спокойно сказал Максим, глядя мне прямо в глаза.
— Но ты же злишься! Я же вижу это! — настаивала я, срываясь на крик. Потому что так проще, так легче и вместе с криком уходила часть той обиды, скопившейся внутри.
— Злюсь, но не на тебя, а на себя, — всё таким же ровным и спокойным тоном говорил Максим, неожиданно оттолкнувшись от стены и шагнув ко мне, обнял крепко, даже намертво прижав к себе.
А я уже не могу ему ответить, потому что глаза полные слёз и хоть слово скажу — разрыдаюсь.
«Не мог бы ты на себя злиться подальше от меня?» — спрашиваю я мысленно, а по щекам всё же текут слёзы, но я хотя бы в голос не рыдаю и то хорошо.
«Что ты?! Это никак не получится, мы же теперь всегда будем вместе!» — уверяет Максим, гладит по голове, целует в висок много раз и стирает с щёк слёзы.
«Ну, в туалете там злись, туда же мы под ручку ходить не станем,» — уверенно думаю я, и Максим начинает трястись от смеха.
Понимаю, что смешно, я-то хотела предложить вариант с душем, только там мы обычно всегда оказывались вместе, даже если я собиралась туда одна, Макс непременно присоединялся.
«Пууузикова, вот за это я тебя и люблю,» — смеясь, признался Максим.
— За какое это? — всхлипывая, спрашиваю я, отстранившись от Максима ровно настолько, чтобы видеть его глаза.
От его радостной улыбки сердце заходится.
— За то, что ты у меня такая отходчивая, — шепчет Максим уже в губы, а договорив накрывает их поцелуем и ведь это мы ещё совсем недоговорили, ничего почти не обсудили.
Почему? За что Максим на себя злится? Я могла догадываться лишь примерно, а хотелось ведь знать наверняка.
Из прихожей мы перешли в столовую, когда тётя позвала нас к столу. Она умудрилась за считаные минуты накрыть его так, словно у нас романтический ужин не меньше. На столе всё в красивых блюдах и в подсвечниках горели свечи, источающие медовый аромат.
— Давайте, садитесь, — радостно улыбаясь, тётя пригласила нас за стол.
— Как всё красиво! А ты? — спросила я, углядев в этот момент, что накрыто только на двоих.
— Я пока готовила, напробовалась, — отмахнулась тётушка и быстро удалилась, пока я не начала возражать.
— Прошу. — Максим галантно отодвинул мой стул и помог сесть, чего за ним отродясь не водилось.
— Спасибо, — поблагодарила я, принимая ухаживания.
— Что ты будешь? — спросил Макс, не торопясь присаживаться.
— Максим, я не хочу есть, я хочу поговорить. Почему ты на себя злишься? Ты не сказал мне ничего толком, — проговорила я, хмуро глядя на расплывающегося в очаровательной улыбке Максима.
— Предлагаю обмен, ты съедаешь всё, что я положу в твою тарелку, а я тем временем тебе все свои загоны выложу.
— Хорошо, — согласилась я, уже с улыбкой.
Невозможно мне было злиться на такого милого Максима, знал бы он, какие мог вить с меня верёвки. И вся беда была в том, что это я такая в него влюблённая, а парность наших волков вовсе здесь была ни при чём. Когда я писала свою первую книгу, для моих героев всё было проще, им оставалось лишь смириться, что они всю жизнь проведут вместе.
— И так, кролик, — Максим положил на моё блюдо чуть ли не всего кролика, к нему немного риса на гарнир и придвинув свой стул поближе ко мне, сел боком, облокотившись на стол. — Ешь.
— Я ем, а ты рассказывай, что случилось, и почему я нашла тебя в таком убогом месте, — произнесла я, медленно беря вилку.
— Раз уж речь про лодочную станцию, это место пришлось приобрести, когда ввели тот чудный запрет на оборот, — сказал Максим, слегка наклонившись ко мне и став ещё ближе.
Теперь он смотрел на меня снизу вверх, такой серьёзный и растерянный одновременно.
— Это же неплохой запрет? Вы ведь и так не оборачивались в общественных местах? — уточнила я, чувствуя свою причастность к этому закону.
— Как сказать, для охоты у тебя есть эта территория, загоняй зверя и гоняй сколько душе угодно. Как в зоопарке, — цокнув, заметил Макс.
— Не у всех есть такая возможность?
— Именно. Вообще, мы же не твой поступок обсуждать собирались, просто у него есть последствия и будут ещё. Этот запрет от правительства лишь начало, дальше будет хуже.
— Да что плохого? Всё же нормально, — шепнула я, а Максим кивнул на моё блюдо, припоминая мне, что я должна есть.
Нехотя я отделила вилкой кусочек нежного мяса и отправила в рот.
— Сейчас тебе кажется, что всё неплохо закончилось. Правительство может быть и не введёт больше каких-то запретов, всё сделают стаи. Уже сейчас по городу рыщут всякого рода отморозки и желают заполучить силу оборотня. И они её получат, а что в итоге? Начнётся грызня, — признался Максим, понимающий в мире оборотней, куда больше меня, тяжело вздохнув при этом.
— Прости, я не знала, — замотала я головой, чуть ли не плача от той горечи, что проникала в меня с каждым сказанным Максимом словом.
— Я не хочу тебя пугать и уж тем более в чём-то обвинять. Это сейчас я понимаю, что был неправ по отношению к тебе, это одна из причин, по которой я так зол на себя. Ты была дезориентирована и не могла принять правильного решения, а я не знал кого должен защищать. Всё как лавиной оглушило, понимаешь?
— Примерно да, — закивала я.
По сути, мы с Максимом оказались почти в равных условиях, когда выбор вроде бы и был, только времени обдумать и сделать правильный нам одинаково не дали.
— Тогда я думал, что ты предала и подставила меня. Сёстры ещё совсем маленькие, маме вот-вот рожать, а тут такое. Отец хотел всё продать и уехать подальше, пока не начался хаос среди стай, его останавливал только я. Он сомневался смогу ли я без тебя и всё тормозил, предлагал вызволить тебя и забрать с собой невзирая на твой поступок. Вот тогда я был вне себя, я решил, что смогу без тебя. И та пощёчина была своего рода доказательством ему, и самому себе. Только я жёстко ошибался. Тогда чуть руку себе не отгрыз, а после, когда всё было продано и мы были готовы к отлёту из страны, я не смог сесть в самолёт вместе со своими и улететь. Сбежал из аэропорта в последний момент, даже не попрощавшись с семьёй, боялся, что они всё отменят из-за меня. Я злюсь на себя за то, что не послушал тогда отца, ведь он не верил моим словам про ненависть к тебе. Мы могли бы сейчас жить спокойно на острове со всей стаей, спокойно ждать рождения наших малышек, а из-за меня ты всё тащишь сама, когда я загнан в угол и не знаю, как из него выбраться. Я должен заботиться о вас и мне сейчас дико стыдно признавать, что у меня нет ничего, я нищий и в долгах как в шелках, — с признанием Максима, с последней произнесённой им буквой в слове, меня прошибло волной испытываемого им стыда.
