— Мы решили не оскорблять ваше чувство прекрасного за обедом, — ещё раз смех за столом, — к тому же, вы сможете на нас с килтами поглядеть после ужина.
Элис незаметно улыбнулась и пригубила вино. Прошмыгнула в столовую Эльма с закусками и пока их расставляла, сосед с сиреневым взглядом то и дело присматривался к нижним «девяносто», что спрятаны под юбкой служанки. Когда девушка удалилась, блондин укоризненно произнёс:
— Грегори, будь хорошим хозяином и представь нас прекрасной тиссае.
Элис знала, что тиссае это обращение к девушке или женщине в Верахе. Южная страна, которая не соседствует с Иртаном, но имеет множественные международные и торговые отношения. По сути, это синоним к привычному ей леди, но в устах блондина это прозвучало более чем благородно. От этого благородства стало немного неловко, поэтому ведьма сразу отвела глаза от собеседника. А следом услышала, как Грегори начал:
— Этот самый вежливый тессон, который скорее забудет цвет своего белья, но не хороших манер, Пол Хейнбергер, — наниматель усмехнулся, — а его сосед-Филип Дювье. Он, конечно, не настолько зациклен на правилах хорошего тона, но может составить конкуренцию господину Хейнбергеру в словоблудии.
Мужчины посмеялись и продолжили знакомство.
— Совсем не благородный господин по левую руку от тебя, — Грегори отсалютовал ему бокалом с вином, — Николас Гранджер…
Брюнет встретился с Элис взглядом, и девушке вздрогнула. Он ей улыбался коварной и шальной улыбкой, но глаза оставались холодными и враждебными.
— Гранджер у нас не страдает приличиями, потому что он-человек искусства, — пояснил Грегори, — режиссёр, ты скорее всего слышала о многих его нашумевших проектах.
— А ещё Ник у нас политическая шлюха, — перебил Филип, — живет на две страны и бегает туда-сюда, потому что в Фарне ему отец пророчит политический мандат, а в Иртане у него спектакли, постановки и свободонравные актрисы. В общем, к тридцати годам до сих пор не определился умный он или красивый…
— А зачем мне определяться? — голос у него невероятный, с хрипотцой и каким-то глубинным вожделением, от которого у собеседниц, в частности, даже у ведьмы, что-то перевернулось внутри. — Вот девушки пусть и определяются. Ведьма, что ты скажешь?
Обращение «ведьма» резануло слух. Девушка растаяла среди этих «госпожа» и «тиссае», звучавших из уст остальных мужчин. Она мельком взглянула на режиссёра и не смогла отвести глаза. На неё смотрели с вызовом. Вдруг до неё дошло, что из всей компании друзей именно этот экземпляр любит «по-жёстче», поэтому, если сейчас она сболтнёт что-то про сочетание красоты и ума, ее засмеют. Отбив зрительный вызов, она прямо, глядя в глаза цвета сумеречного неба, четко произнесла:
— Скажу, что ты наглый, — хохот опять взорвал столовую, а неблагородный тип только приподнял бровь и, отложив приборы, теперь в упор смотрел на девушку.
— А что ещё скажешь? Насколько мне известно, прорицание это ведьмина прерогатива, так скажи, не молчи.
Ещё один любитель, чтобы она что-то сказала. Словно в насмешку наоборот захотелось замолчать. И выйти. В окно. Потому что в этом неприкрытом сарказме и вызове читалось ещё циничное желание издевки. Но промолчать, значит так и оставить навсегда за собой образ глупой ведьмы, которая даже отстоять своё право на слово не может. Девушка выдохнула и тоже, отложив приборы, вперила в него взгляд своих зелёных глаз, который начинал бесноваться под маской улыбчивой покорности.
— Ещё скажу, что ты трахаешь все, что двигается…
Со стороны благородного блондина послышался сдавленный смешок, словно он давился канапе, но не мог определиться: помирает или ржет. Грегори лишь усмехнулся, тем самым давая Элис понять, что она правильную линию общения выбрала…
— Ты хочешь многих, тебя хотят все, — от переизбытка чувств она развернулась к режиссёру, с намеком, что умеет играть в такие игры. — В общем-то, в этих желаниях вы солидарны, только ещё ты не настолько сильно чего-то хочешь, поэтому и мечешься. Как шлюха…
Сказать, что ее не трясло, когда она закончила свою обличительную речь-промолчать. От переполняющего возбуждения руки немного подрагивали, и ведьма решила не притрагиваться к приборам, чтобы не заметили, как она перешагнула через своё благородное воспитание.
— Воистину, эти ведьмы совсем обозрели, — с наигранным неудовольствием произнёс Николас, — уже без заклинаний в голову лезут!
— Не обращайте внимание, Элис, — примирительно произнёс Филип, — Ник у нас ещё та драконья задница…
Брюнет на это заявление довольно рассмеялся и вернулся к своему жаркому. А место собеседника решил перехватить блондин:
— Тиссае, у вас так удивительно получилось залезать в голову, что я тоже не против, — учтиво, с легким привкусом человеческого любопытства, предложил Пол.
Элис склонила голову к плечу, в задумчивости закусила губу. Смерила его открытым взглядом, не стесняясь гулять по образу. Светлый костюм горчичного цвета, как для официальных встреч. Платок с собственной монограммой. Из украшений золотые часы, но на руке. Перстень с чернильно-чёрным камнем, вероятнее родовой.
Было во внешности Пола Хейнбергера, что-то неуловимо официальное, словно не простой обед со студенческими друзьями посещает, а на заседании королевского совета присутствует. И взгляд… Смотрит прямо, не отводит глаз. Он уверен в своих словах, он думает прежде чем сказать, хотя и кажется, что ответы на все вопросы заготовлены у него в кармане.
Да, профессия безусловно накладывает отпечаток на внешность, вон режиссёр сидит в чёрной рубашке с расстёгнутым воротом и на шее куча разных верёвочек, цепочек. Пальцы унизаны кольцами, на запястьях браслеты из разряда «повязал на удачу». И это безумно современно и дорого выглядело на выскочке, хотя и добавляло в образ небрежности.
Господин Хейнбергер был его полной противоположностью. Как будто он знал ценность своего положения и подчеркивал. Никакой небрежности, точно выверенное количество воска в волосах, идеально выбритый подбородок и даже глаза, идеально чистого голубо цвета. И тем приятнее было наблюдать, что этот мужчина не только любит дорогие вещи, но и умеет их носить.
Он сидел слегка придвинувшись к столу. Запястья с нужным уклоном располагал по обе стороны от тарелки. Не горбился, не тянул спину, вот ровно в меру… идеально?
— Мне кажется… — медленно, выверяя каждую интонацию голоса, — вы любите власть, а она взаимна с вами. У вас взгляд политика, открытый, в меру заинтересованный, но не настолько, чтобы собеседник ощутил смущение. Если бы я вас увидела в королевском совете, я бы не удивилась, а только утвердилась во мнение, что там вам самое место.
В тишине было слышно, как Гранджер фыркает и открывает вторую бутылку вина. А Пол с довольной улыбкой, что приклеилась к его лицу на все время пока девушка строила предположения, ответил:
— Я не состою в королевском совете, тиссае, но мне приятно слышать, что мое место там.
Девушка недоуменно вскинула бровь, и блондин поспешил объясниться.
— Я долгое время провёл при консульстве в Верахе, по возвращении на родину занимал несколько незначимых должностей, а три года назад стал членом Главного Совета Магов, потом я получил постоянную должность в интарийском консульстве и в прошлом году участвовал в выборах в Королевский совет лордов, к сожалению, у меня не получилось, но надеюсь в этом году…
— То есть, вы политик?
— Да, тиссае, — с улыбкой, как для маленького ребёнка, подтвердил Пол. А ведьма, убедившись в своих предположениях, благодарно кивнула и собиралась уже узнать с каким проектом он участвовал в выборах, как ее перебили.
— Ох, ну политика это так скучно, — кинув веточкой петрушки в блондина, простонал Филип. Получил свой подарок обратно и, скорчив умильную физиономию, попросил. — Милая Элис, мне интересно, что вы скажете обо мне?
Когда шатен повернул голову к Грегори, жестом прося передать блюдо с мясной нарезкой, Элис вдруг вспомнила оглавление одной из столичных газет с пафосными фразами: «Глава отдела по борьбе с внутренними преступлениями выразился о сокращении коррупционных операций… Филип Дювье и его служба открыли этот сезон с заговора… Внутренние преступление за прошедший год снизились благодаря оперативной работе…»
