— Почему? — искренне удивилась я. — Это домашнее пиво просто чудесное. И разнообразное. Вишневое такое вкусное! А малиновое еще лучше!
— Пиво у нас отменное варят, что и говорить, — подтвердила Зинаида. — А есть еще смородиновое, можжевеловое, красное, белое, боярское — все и не перечислишь.
— Вот видишь, — назидательно сказала я Даниле. — Я еще и половины сортов не попробовала, а ты меня просишь больше не пить.
— Понимаешь… — начал он, и тут грянула песня. Именно грянула, я даже на месте подскочила. Оказывается, подношение подарков закончилось, и засидевшиеся гости жаждали песен и плясок. Откуда ни возьмись, составился целый народный ансамбль из баяниста, балалаечника и какого-то дудочника, которые завели оглушительную и бодрую мелодию. После проигрыша вперед выскочила женщина в красном сарафане и кокошнике и пронзительным голосом взвизгнула:
— Иииииих!
Весь народ разом стих, только где-то громко заревел младенец. У меня зазвенело в ближайшем к певице ухе, и я едва удержалась от того, чтобы его не почесать. А солистка принялась вопрошать:
— А кто у нас умен, кто у нас разумен?
Ответ на сей вопрос был прост — это была величальная песнь жениху, так что он-то и оказался и умен, и разумен, и хорош уродился, и пригож нарядился. Похвалив жениха, певица принялась за невесту и затянула:
Как в долу-то березонька белехонька стоит,
А наша невеста белее ее,
Белее ее — снегу белого — лицо.
На этом, собственно, похвалы невесте закончились, потому что далее по сюжету песни девица «несла чару золота вина», которую успешно расколотила от восторга при виде жениха, такого из себя хорошего и пригожего. Мне стало обидно за невесту, которая, во-первых, была вовсе и не белая, а загорелая и румяная, а во-вторых, гораздо красивее жениха. Правда, глядели молодые друг на друга с нескрываемой нежностью, так что мои феминистские порывы уступили место умилению.
Песни постепенно превращались в пляски. Незатейливый, но бодрый ритм народных мелодий поднимал людей из-за столов и вот уже несколько десятков мужчин и женщин бодро притоптывали под:
Во ку-, во кузнице! Во ку-, во кузнице!
Во кузнице молодые кузнецы!
На этих словах я поняла, что усидеть на месте больше не могу и вскочила. Данила с интересом воззрился на меня снизу вверх.
— Ты куда? — осведомился Костя.
— Танцевать, конечно! Не понимаю, как вы можете сидеть! И меня никто не приглашает, — возмутилась я, торопливо стягивая резинку с волос и на ощупь пытаясь их уложить в подобие прически.
— Вообще-то это энергичный танец, его парами не танцуют, — заметил Костя.
— Я в танцах не силен, — пожал плечами кузнец.
— Неужели в этом мире есть хоть что-то, в чем ты не силен? — искренне удивилась я. — Вы как хотите, а я пошла!
И я присоединилась к танцующим, которые радостно приветствовали меня. Они вообще всех радостно приветствовали. До этого я ни разу в жизни не танцевала народные танцы, но не испытала ни малейшей сложности. Оказалось, главное — топать посильнее, чувствовать ритм и в нужных местах громко взвизгивать. Потом начались частушки, и вот это был полный отрыв. Частушки сыпались одна за другой. Сначала перемыли косточки «Семеновне», потом пошли подробности жизни «милого». Я задыхалась от смеха и бешеного ритма пляски, и неожиданно для себя после окончания очередной частушки топнула ногой и проорала:
Не ходите девки замуж,
Замужем невесело -
То трусы не постирала,
То не так повесила.
Я сорвала аплодисменты, мне пожимали руки, похлопывали по спине, кто-то крепко обнял. После частушек пришло время печальных песен, о том, как грустно девушке покидать родимый дом и уходить жить к мужу, как невеста плачет, прощаясь с родными и как тяжело жить на чужой стороне. Я даже слегка всплакнула. А еще я перепробовала все виды пива, упомянутые Зинаидой. Когда я садилась передохнуть и разные добрые люди, в основном мужчины, наперебой предлагали мне утолить жажду, я обязательно предварительно интересовалась, каким сортом меня угощают, и старалась не пить одни и те же. Неудивительно, что через некоторое время я поняла, что с каждой минутой чувствую себя все более и более усталой.
Я вернулась за наш стол и объявила, что ухожу.
— Тебя проводить? — спросил Данила, внимательно глядя на меня.
— А что, кроме меня проводить некого? — я оглянулась по сторонам в поисках Дианы, но ее, похоже, на празднике вообще не было. Данила непонимающе глядел на меня.
— Не волнуйся, я ее провожу, — подал голос Костя.
— Ладно, можете вдвоем меня проводить, — милостиво разрешила я. — Или давайте так: сначала Костя проводит меня до дома, потом Данила проводит меня обратно…
— И что потом? — усмехнулся кузнец.
— Действительно, что потом? — задумалась я, а затем просияла, — А потом Макс меня окончательно проводит! Макс, ты где?
Я заозиралась в поисках последнего потенциального провожателя, но его нигде не было.
— Макс Варвару пригласил танцевать, так что, боюсь, проводить тебя окончательно он не сможет, — сообщил Костя.
— Ну вот, — огорчилась я. — Тогда ничего не получится.
— Катя, не глупи! — Костя поднялся из-за стола и подал мне руку. — Пойдем, я отведу тебя домой.
— Я и сама прекрасно могу дойти! — рассердилась я, но поняла, что не знаю, в какую сторону мне идти и расстроилась: — Нет, не могу.
— Костя, позаботься, чтобы она дошла до дома без происшествий, — Данила тоже поднялся.
— Не беспокойся, позабочусь, — Костя взял меня под руку и вывел из-за стола.
Уходя, я обернулась на кузнеца. Он смотрел нам вслед и хмурился. И это у него выходило тоже весьма эффектно.
По дороге домой мы с Костей свалились в канаву. На самом деле, я была не настолько пьяна, чтобы падать, но мамины истории почему-то отложились в моей памяти таким образом, будто бы падение в канаву должно быть обязательным завершением деревенского праздника. Поэтому наметила себе подходящую с точки зрения упадаемости канаву — сухую, неглубокую и относительно чистую — и ловко подставила Косте подножку. Мы свалились шумно и весело, и долго не могли подняться, обессилевшие от смеха (или все-таки от пива?)
