А Глеб, выехав из дома, утопил педаль газа в пол и рванул вперед. Слова Саши острыми осколками вспарывали внутренности. Не простила. Все так же ненавидит, просто, смирилась и научилась не показывать свою неприязнь… А сегодня… Сегодня, почему-то, не выдержала и сорвалась. Высказала все, что думает. Устала девочка, домой хочет… От него устала…
Голова раскалывалась, перед глазами снова стали расплываться красные круги… Да, что с ним такое?!
Резко затормозив, Оборский рванул дверь хаммера. Глоток свежего воздуха привел в чувство. Фух… Отпустило…
Положив тяжелую голову на скрещенные на руле руки, Глеб устало вздохнул. Со времени той страшной ночи, он ни разу не смог расслабиться. Постоянно настороже, постоянно в ожидании подвоха… Ненависть и презрение Саши, ее страх, нежелание быть с ним рядом, пересиливаемое лишь одним — боязнью навредить детям… Она не простила. Помнила все. Помнила и настороженно ждала от него повторения той боли. Он видел это. Чувствовал. Понимал.
Сейчас, Оборский смог признаться самому себе, что проиграл. Устал быть плохим, устал видеть в ее глазах отражение того монстра, каким запомнился ей в ту ночь… Он старался… Господи, как он старался, чтобы она простила, забыла обо всем, поверила ему… Все напрасно. Такое не прощается… Нужно смириться с этим и отпустить ее. Пусть из них двоих, хоть она будет счастлива…
Глеб завел машину и медленно выехал на шоссе. Принятое решение тяжелым грузом давило на плечи, но мужчина сосредоточенно смотрел на дорогу, не позволяя себе усомниться в правильности избранного пути.
Вечером в старой усадьбе было необычайно тихо. Оборский не вернулся домой, остальные оборотни бесшумно исчезли в недрах леса, а Саша, поглаживая Тошку, беспокойно прислушивалась к неестественной тишине особняка. Наступила полночь, а Глеба все не было. Девушка расстроенно вспоминала, с какой болью Оборский посмотрел на нее, прежде чем вышел из комнаты. Как будто, она была в чем-то виновата. Как будто, обидела его…
Неужели, ее слова так расстроили мужчину?
Размышления Саши прервал звук подъехавшей машины. «Глеб…» — встрепенулась Александра. Она невольно подалась вперед, увидев, как открывается дверь спальни.
Оборский тихо вошел в комнату и молча подошел к ней. Медовые глаза сумрачно смотрели на Сашу из-под черных бровей. Лицо мужчины казалось выточенным из камня.
— Я подумал над твоими словами, — тихо произнес он, глядя прямо на девушку, — и постараюсь больше не докучать тебе своим присутствием, — Глеб обвел комнату каким-то пустым взглядом, остановил его на Саше и продолжил: — Сейчас, я не могу отпустить тебя домой, это будет безумием. Потерпи до родов, а потом, мы решим, что делать. И прости меня за навязчивость.
Он развернулся и вышел из спальни, оставив девушку изумленно смотреть ему вслед.
«Ну, вот…Добилась? Радуйся! Больше тебе докучать не будут!» — иронично произнес ее внутренний голос.
Но радости не было. Вместо нее, внутри расползались пустота и тоска, а долгожданная свобода имела острый привкус горечи…
Больше Оборского Саша не видела. Нет, в усадьбе он появлялся, но только глубокой ночью, когда весь дом уже спал. А уезжал рано утром, до того, как просыпалась Александра.
Девушка мучилась от тоски, переживала из-за сказанных сгоряча обидных слов, а потом, поняла, что так будет лучше. Пусть все идет так, как идет. Быть может, после родов, Глеб отпустит ее. Вместе с детьми. Это было бы самым лучшим выходом для всех.
Саша устало ворочалась в кровати. Сон не шел. Поясница, болевшая весь вечер, тянула все сильнее, внутри разливалось странное предчувствие. Нет, до родов еще далеко… Если верить Нелидову, впереди у нее три недели… Ну, это Саша так думала. Дети решили иначе.
Резкая схватка заставила ее застонать. Господи, больно-то как! Отдышавшись, она дотянулась до телефона.
— Борис Анатольевич…Ой… Кажется, я рожаю… — успела просипеть она, и новый спазм скрутил ее тело.
Через минуту, Нелидов с Татьяной были у нее. Врач деловито отдавал распоряжения, резко запахло спиртом, яркий свет ударил по глазам, и Саша поморщилась. Ей хотелось отвернуться от лампы, но тут очередная волна боли накрыла ее, и девушка забыла обо всем. Как сквозь вату, она слышала слова Бориса Анатольевича, спокойный голос Татьяны, на краю сознания мелькнуло лицо Оборского и тут же исчезло, подернувшись пеленой боли.
Ровно сутки длился ее персональный ад. Краткие передышки сменялись долгими, выматывающими схватками, и Саше казалось, что это никогда не закончится. Долгожданный крик сначала одного, а потом, и второго ребенка, показался музыкой. Она справилась! Облегченно уронив голову на подушку, Саша наблюдала, как к ней подносят ее малышей. Двойня. Мальчик и девочка. Александра зачарованно смотрела на них, не веря, что все закончилось. Вот они, ее крохи. Оборский незаметно подошел сбоку и наклонился над детьми. За то время, что Саша не видела его, он осунулся, похудел, даже почернел как-то. Ласково прикоснувшись к макушкам малышей, он посмотрел поверх их голов на Александру и тихо произнес: — Спасибо, — а потом, развернулся и вышел из комнаты.
С рождением детей, жизнь Саши резко изменилась. Два маленьких создания сумели полностью перевернуть сознание молодой женщины. Отныне, все ее существование подчинилось могучему материнскому инстинкту: накормить, запеленать, укачать — и так по-кругу. Одинаковые, янтарно-желтые глаза двойняшек осмысленно смотрели на маму, и Саша таяла, умиляясь своим крохам. Глеб появлялся в ее комнате только по вечерам. Сам, не доверяя никому, купал малышей и забирал их в свою спальню, давая Саше возможность поспать. Правда, через несколько часов приносил детей обратно, но девушке хватало времени на отдых. А Оборский уезжал из дома до следующего вечера. С самой Александрой он почти не разговаривал. Да, и зачем? Кто она ему? Так, бывшая прислуга… Надоевшая любовница… Зато на своих отпрысков хозяин особняка разве что не молился. Такого сумасшедшего папашу было еще поискать! Когда он брал на руки Катю и Тему, его лицо менялось — в глазах появлялся свет, легкая улыбка преображала суровые черты и разглаживала появившуюся морщинку на лбу, в голосе проскальзывала ласка, а большие руки удивительно нежно держали крохотных малышей. Саша исподтишка наблюдала за ним и пыталась успокоить предательское сердце, не желающее забывать, как эти самые руки, что сейчас аккуратно держат маленьких оборотней, когда-то, с такой же нежностью, прикасались, обнимали, дарили тепло… А сейчас… Глеб не обращал на нее внимания. Так, уточнял что-нибудь, касающееся малышей и равнодушно отводил глаза. Саша ощущала себя ненужной и забытой. Правильно, а чего она хотела? Глебу Александровичу нужны были дети, он их получил, ну, а Александра свою роль уже выполнила, к чему теперь перед ней расшаркиваться? Все чаще, девушка задумывалась над тем, как ей жить дальше. И, все чаще, в голову приходила старая, заезженная мысль — бежать. Надо уходить из усадьбы, пока у нее не забрали ее двойняшек. Она думала об этом, лежа без сна в своей одинокой постели. Или гуляя с малышами во дворе. Или укладывая их спать. Бежать. Иначе будет поздно. Пройдет еще немного времени, и Оборский приведет в дом жену, а что останется ей, Саше? Быть кормилицей, няней, или прислугой?
