Сложную задумку костюма портниха весьма успешно претворила в жизнь: на комбинезоне из ткани телесного цвета кроваво-красными пайетками и стразами вышиты языки яростного огня. В танце при определенном освещении иллюзия была настолько правдоподобной, что иногда меня пытались тушить чуть подвыпившие граждане. Так что костюм приходилось часто стирать: запах спиртного долго не выветривался…
Волосы предполагалось просто распустить, но это я сделаю перед самым выходом. Макияж можно сильный не делать: костюм завершала узорчатая бархатная маска, тоже изображающая языки пламени. Накладные ресницы и багровая помада оттенят лицо, придав еще больше трагизма. Бижутерия здесь просто потеряется, так что я никогда и не пыталась цеплять даже сережки. Бежевые босоножки… пойдет семерочка, чтобы быть более устойчивой, а то в танце много кружений. И последнее, но самое главное. Я прикрепила на шею сверкающий стразами ошейник, от которого до самого пола струилась алая парча гофрированных крыльев.
Внимательно осмотрела себя, стараясь оценить общее впечатление. В этом танце не нужно улыбаться, поскольку он выражает муки страсти, спалившее нежное сердце дотла. А вот пара хищных гримас только поможет произвести пущее впечатление. Криво ухмыльнувшись своему отражению, я накинула плащ анаха, схватила с вешалки дежурное вечернее платье и выскочила в просторный холл.
Как я и думала, Леля все еще где-то бегала, с кем-то договаривалась. Девочки, которые собирались показать новый танец, ощутимо тряслись от волнения.
— Привет, котята, — дружески кивнула я двум Катям. — Что показываем?
— Фраки, — нервно икнула одна, зябко кутаясь в старенький халатик, из-под которого показался кусочек серебристо-черного костюма.
Зная заранее, что Леля сегодня не за рулем, они тоже переоделись в студии. Тут с лестницы почти скатилась наша бизнес-леди: в узкой дизайнерской юбке она умудрялась практически по три ступеньки перепрыгивать.
— Хорошо, хоть из окна не решилась выпрыгнуть, — усмехнулась я, следуя за пронесшейся к дверям Лелей.
Котята подхватили пожитки, сваленные в углу, и подорвались следом.
Мрачный мужик за рулем джипа несся так, что котята на заднем сидении повизгивали от ужаса. Леля сидела там же и, на чем свет стоит, костерила кого-то по телефону. Я же, запиханная подругой на переднее сидение, пыталась улыбаться в ответ на очень уж недвусмысленные взгляды водителя.
Так что все с облегчением выдохнули, когда оказались на месте: котята, что остались живы, я — что мужик наступил на горло песне и не увез небольшой гаремчик куда-нибудь, на хату, а Леля — что не опоздали. Водитель же грустно окинул нас взглядом, пробурчал что-то неразборчивое и, смущенно сунув мне в руки визитку, умчался в ночь.
Вздохнув, я перевсучила бумажку Леле и, накинув чехол с платьем на плечо, направилась к черному входу дорогого ресторана. Подруга аккуратно сложила визитку в специальный альбомчик: она каким-то образом умудрялась брать в оборот моих поклонников, не вмешивая меня саму в это дело. Оно и к лучшему, а то я бы эти визитки компостировала бы прямо зубами самих мужчин.
Конечно же, можно было и не торопиться: выход как всегда задерживали, и мы уже полчаса плевали в грязный потолок коридорчика, ведущего к кухне. Оттуда доносились дразнящие ароматы, девочки-официантки не раз пытались запихать в нас какую-нибудь вредную вкусность, но мы мужественно терпели: плясать с набитым животом все равно, что прыгать с парашютом, прихватив с собой пару гирь. Мало того, что опасно, так еще и неудобно: руки заняты, кольцо-то чем дергать?
Наконец в дверь влетела Леля:
— Ну, все. Котята — на изготовку! — скороговоркой выпалила взволнованная девушка и унеслась обратно: надо еще проконтролировать, чтобы диджей, явно не отказывающий добрым официанткам, поставил именно ту музыку, которая требовалась.
Кати одновременно затряслись: дуэт у девочек был такой слаженный — они даже боялись одинаково! Скинув серые халатики, девчонки показались мне в костюмах. Я присвистнула:
— Эротичненько!
— И готичненько, — мрачно подтвердили Кати хором.
Стройные ножки обтягивали сетчатые колготки. Самое сокровенное прикрывали тонюсенькие серебристые стринги. Черные фраки с белоснежными манишками делали котят неуловимо похожими на пингвинчиков… тощеньких таких пингвинчиков. Черные же цилиндры на головах и серебристые трости завершали наряд. Раздались первые звуки песни под ритмы твиста:
— Пошли, — как всегда слаженно кивнули котята и, широко заулыбавшись, выскочили на сцену.
Не имея возможности насладиться выступлением подружек, я приплясывала в черном плаще, провоцируя молоденьких поваров в высоких белых колпаках, которые с любопытством выглядывали из кухни. Музыка закончилась, и в дверь под гром оваций ворвались разгоряченные котята.
— Ура! — Вскрикнула одна, закружив меня. — Не налажали!
— Ура, — порадовалась я за девочек. — А теперь отпусти, мне сейчас выступать.
И скинув тяжелый плащ, передала его Кате: пацаны, выглядывающие из-за угла, восхищенно присвистнули. Танец начинался с темноты и тишины. Поэтому, услышав, что в зале стихло, я вышла на сцену. Раздались первые, уже раздирающие сердечко, звуки до боли знакомой музыки. Я подняла руки, воспроизводя ими первую вспышку огня.
Медленное вступление: движения лились в такт печали, диктуемой песней. Пламя все больше разгорается, и вот затишье, лишь обозначающее место взрыва. Бамбуковые палочки нырнули в мои ладони: припев. Я взметнула вверх руки, раскрывая кроваво-красные парчовые крылья: привычное «ах!» раздалось из зала. Я же раскручивалась все быстрее, меняя положение крыльев, выписывая ими замысловатые фигуры, зная, насколько эффектно все это смотрится со стороны.
Тоска гложет душу, воспроизводит в памяти пейзаж Кеприи, напоминает ясный взгляд янтарных глаз… Пламя тухнет — оно уже сожрало все живое, что питало его. Танец закончен и музыка стихает. Зрители аплодируют, свистят, а у меня по лицу текут слезы: сердце в очередной раз проглотило пламя невозможной любви. Жду, когда диджей выключит свет… Ну, наконец-то можно уйти. Это — особый танец, но он приносит столько боли, заново растравливая чуть-чуть затянувшуюся рану.
Как-то уж очень темно… Видимо, включили слишком яркие лампы, и я так ослепла во время танца, что теперь вообще ничего не удается разглядеть. Куда хоть идти? Зрители почему-то молчат. Может, думают, что это часть представления и ждут — что будет дальше? О небо, не угадаешь, где тут край сцены. Как бы не свалиться, а то смеху будет… Я стала осторожно, на ощупь, пробираться вперед. Запнувшись за что-то невидимое, отчаянно замахала руками, пытаясь сохранить равновесие. И вдруг почувствовав сильный тычок в спину, кубарем полетела вниз.
