— И как же ты помогаешь человечеству выжить?
Он взглянул на свою обувь.
— Я провел несколько секретных опытов. Украл некоторые ангельские технологии, или магию, или как там это обозвать, и реализовал то тут, то там. Они бы убили меня, если б знали. Но все, чего я добился — тщетно. Нет стопроцентного успеха.
Меня не интересует, каких успехов добился этот мясник в своей работе, издеваясь над детьми, но обвинения в его адрес не помогут мне найти ответы.
— Почему ты заставил мою сестру двигаться как механическая кукла?
— Что ты имеешь ввиду?
— Она сидит неестественно прямо, двигается с трудом, поворачивает голову так, словно ее шея не гнется, ну ты понимаешь, как робот. За исключением тех моментов, когда она нападает, само собой.
Он смотрит на меня пустым растерянным взглядом.
— Девочка была искромсана на куски и сшита заново, как тряпичная кукла. И ты спрашиваешь меня, почему она с трудом двигается? — парень, который сделал такое с ней, смотрит на меня сверху вниз, словно я слабоумная.
— Она мучается от боли, — он говорит так, будто это элементарно. — То, что она полностью функционирует, вовсе не означает, что она не страдает от всепоглощающей, разрушительной боли. Представь, что твои мышцы разрезаны, перемещены и сшиты заново. И никто не дает тебе обезболивающее. Вот на что это для нее похоже. Ручаюсь, вы даже аспирин ей не дали.
Это как удар под дых.
— Чему удивляться, что она ушла, ведь вам это даже в голову не пришло. Не могу даже вообразить, каково ей должно было быть.
Это окончательно добивает меня.
Даже Раффи я предложила аспирин, когда он был без сознания. Даже врагу я предложила облегчить боль, но никогда не сделала этого для своей собственной сестры. Почему?
Потому что она выглядела как чудовище, вот почему. И мне в голову не пришло, что монстр может страдать от боли.
— Есть какие-нибудь предположения, где она может быть? — дрожь в моем голосе высасывает остатки уверенности в себе.
Он бросает взгляд на темный экран телевизора.
— Ее здесь нет, иначе я давно бы услышал об этом. Но если ты права и она здесь, то, скорее всего, она что-то ищет. Или кого-то.
— Кого? Она уже приходила ко мне и к маме. Мы — все, что у нее есть в этом мире.
— Велиала, — сказал Док уверенно. — Он единственный, кто может ее понять. Единственный, кто может принять ее и не судить.
— О чем ты? Он — последний, к кому она пошла бы.
Док пожимает плечами.
— Он — чудовище. Она — чудовище. Кто еще может принять ее без осуждения, не считая, что она — фрик, понимая, через что ей пришлось пройти?
— Мы… — слова застряли в горле.
Мысль, что Пейдж вернулась в Велиалу, поражает меня.
Но если бы Пейдж и Велиал были вместе в лагере Сопротивления, старались бы люди уничтожить их обоих, как команду монстров? Как если бы они принадлежали друг другу, но не остальным людям.
— Должно быть, у нее Стокгольмский синдром.
Мне не нравится, как это звучит.
— Это еще что такое?
— Это когда похищенная жертва испытывает привязанность к похитителю.
Я уставилась на него в недоумении.
— Это не просто, но возможно.
Я хватаю спинку стула и тяжело сажусь, словно старуха. Мысли о малышке Пейдж, о том, что она чувствует, вынужденная обратиться к кошмарному Велиалу — все это подкашивает меня так, как не смог конец света.
— Велиал, — шепчу я, задыхаясь. Я зажмуриваюсь и пытаюсь удержать слезы. — Ты знаешь где он?
Мои собственные слова ранят меня.
— Он должен быть в новой обители. Там происходит что-то масштабное, и Велиал выполняет кое-какую работу для архангела.
— Что за работа?
— Без понятия. Я — лабораторная крыса. Знаю только то, что мне надо знать. — Он смотрит на меня. — Поговори с капитаном парома, спасавшим заключенных из Алькатраса, а потом иди в обитель.
— Что если…
— В любом случае, уговоришь ты капитана рискнуть или нет, тебе нужно попасть в обитель. Число людей, погибающих здесь не больше, чем то, что происходит там. Твоя сестра — задача более важная, чем освобождение узников для большой бойни. А весь мир в нее превратится, если мы не найдем способ это остановить.
Мой мозг заработал.
— Почему Пейдж так важна? — не могу скрыть недоверие в голосе.
— Она очень особенная девочка. Она может быть полезна в нашей борьбе с ангелами. Если найдешь ее в обители, приведи ее ко мне. Я поработаю с ней, попытаюсь помочь ей, насколько смогу.
— Поможешь ей каким образом?
Он потер шею, выглядя при этом слегка смущенно и взволнованно.
— По правде говоря, я еще не до конца уверен. Я изменил ту последнюю партию детей, в надежде увеличить наши шансы на выживание, как вида. Отчаянный шаг в отчаянные времена. Ангелы разорвали бы меня на куски, если бы узнали об этом. Измененные дети погибли во время атаки на обитель прежде, чем я смог увидеть, сработало ли.
Он зашагал в маленький офис.
— Теперь ты говоришь, что один ребенок все же остался. Мы должны найти ее. Я действительно не знаю, на что она способна, или сработают ли изменения так, как я задумывал, но если да, то это шанс для всего человечества. Крошечный шанс, но это лучшее, что у нас есть сейчас.
Я верю ему не больше, чем бешеному ангелу, но если он поможет найти Пейдж, я пойду за ним куда угодно.
— Хорошо, помоги мне отыскать Пейдж, и я приведу ее к тебе.
Он смотрит на меня и понимает, что я ему не доверяю.
— Позволь мне кое-что прояснить. Мы не можем, чтобы кто-то вроде Велиала контролировал твою сестру. Ты понимаешь? В руках демона она может превратиться в инструмент массового уничтожения. Ты должна переманить ее от него. Пейдж — наша последняя надежда.
Здорово.
Перед тем как все полетело в тартарары, я бы провела с Пейдж еще одну субботу. Мы ели бы кашу и смотрели мультики в нашей квартире, в момент мирного затишья перед бурей, как только мама проснется. Наша самая большая проблема в такие субботние посиделки — хватит ли наших любимых хлопьев до конца недели, или придется довольствоваться хлопьями без сахара.
— Если я не сделаю этого, покинув остров? Если вы не сможете меня найти?
Док помолчал, взвешивая, что с ним может произойти, а затем ответил:
— Это зависит от тебя, сможешь ли ты найти выход и найти сестру, чтобы она помогла человечеству. Если твоя сестра не сможет, то я всего лишь злобный доктор, работающий на врага. Пожалуйста, не позволяй мне быть таким.
