– Моя дочь, муж и прадед. Еще я вижу господ офицеров из Орочьей Десятки…
– Да! – хором грохнули орки, поднялись и, затопав, прокричали: – Азоре – ура!
Зрители рассмеялись, а повара посмотрели на орков с видимой неприязнью. Дикари, что с них взять – было написано на лице у Фуга. Азора помахала офицерам и добавила:
– Они первыми оценили мою стряпню по достоинству. Я очень им признательна.
Первым-то, конечно, был я – но не подал виду. Саллеви перешел к Ронетту, который орудовал ножом и сковородой так, что любой фокусник умер бы от зависти. Креветки, которые он аккуратно обворачивал тончайшими лепестками говядины, были огромными, с мою ладонь.
– Говорят, вы не хотели участвовать в конкурсе, господин Ронетт?
– Не хотел, – кивнул он и бросил весьма выразительный взгляд в сторону Азоры. – Но когда я узнал, что у меня будет такая очаровательная конкурентка, то решил, что не имею права пропустить такое событие.
Я выразительно кашлянул в кулак и заявил достаточно громко, чтобы услышали все:
– У нее вообще-то есть муж.
Прадед снова толкнул меня в плечо. Глория хихикнула. Ронетт смерил меня оценивающим взглядом и произнес:
– Ну муж это не каменная стена. Всегда найдется способ его подвинуть.
Зрители расхохотались. Азора устало вздохнула и сделала знак своим домовым – они подхватили тарелки с куриной грудкой и понесли их в сторону жюри: бургомистру, Джеку Броуди и еще одному кулинарному критику, чье имя я не запомнил. Морави и Фуг, от которого, кажется, пар валил от злости, последовали примеру Азоры, а я чувствовал, что сейчас такой же пар поднимается от меня. Этот Ронетт совсем дурной или прикидывается? Выставляет меня дураком на всю страну и ждет, что я буду сидеть и молчать?
Вскоре участники конкурса отошли от плит, а жюри принялось за еду. Рота поваров, которые готовили закуски, копируя конкурсантов, взялась за раздачу тарелок проголодавшимся зрителям, и над Коровьим лугом поплыли восторженные вздохи, охи и ахи. Бургомистр довольно откинулся на спинку стула, промокнул губы салфеткой и заявил:
– От меня всем участникам по одному очку.
Джек, который с удовольствием расправлялся с куриной грудкой, вскинул руку вверх и кивнул:
– Поддерживаю! Одно очко всем!
Зрители довольно зааплодировали. Кулинарный критик отодвинул тарелку и произнес:
– Всем одно очко, кроме господина Морави. Это не зерновой хлебец, а подошва от ботинка.
Морави побагровел, а я злорадно восторжествовал: еще кого-то, кроме меня, облили грязью. Коровий луг накрыло аплодисментами, восторженными возгласами и начался пир.
Азора
– Госпожа Азора!
Я обернулась: полицейский стажер бежал ко мне по улице, махал рукой. Конрад только что повел Глорию и мальчиков Дархана смотреть на выступление фокусников на площади, а я хотела обсудить с домовыми завтрашнее первое блюдо.
Мне вдруг сделалось тревожно.
– Что-то случилось?
Стажер подбежал, поправил фуражку и невероятно довольным тоном сообщил:
– Там это… шеф Гемини просит, чтобы вы подъехали в участок.
Тревога зазвенела во мне еще громче. Эленвер придумал очередную гадость?
– Да, разумеется, – согласилась я, и стажер замахал экипажу, из которого только что вышла семейная пара и направилась в сторону ресторана Морави. – Что произошло?
Стажер вздохнул и сообщил:
– Драка была.
«Фьярви», – поняла я.
Это действительно был Фьярви – когда мы приехали в участок, то шеф Гемини взял со стола ключи и сказал:
– Я не стал их рядом с Эленвером сажать, а то мало ли… Разнесут тут все по камешку на радостях. Вон, красавцы, в подсобке сидят.
И мы пошли в подсобку – оттуда спешно выволокли какие-то коробки и стулья, и, заглянув через плечо шефа, я увидела Фьярви, который сидел прямо на полу, и Ронетта, моего конкурента: он расхаживал взад-вперед и что-то бормотал под нос. Фьярви вдруг вскинулся и прорычал:
– Ты что про мою жену опять сказал, тварь?
В ту же минуту они уже стояли, держа друг друга за воротники, и шеф стукнул дубинкой по двери и грохочущим басом произнес:
– А ну тих-ха! Сели оба!
Ронетт выпустил воротник Фьярви и невероятно церемонным тоном сообщил:
– Сесть мы уже успели, шеф.
Синяк на скуле Фьярви наливался всеми оттенками черного и красного, левый глаз заплывал отеком. У Ронетта нос смотрел куда-то на сторону, на подбородке красовалась ссадина. Да, драка вышла знатная.
– Подрались! – сообщил шеф таким тоном, словно речь шла о детях в песочнице, и Фьярви тотчас же перебил его:
– Он меня выставляет дураком на все королевство, а я должен молчать?!
– Вы подрались, – со вздохом сказала я, и Фьярви, кажется, только сейчас заметил, что я тоже здесь. Он посмотрел на меня так, что сразу стало ясно: ему очень тяжело, он задет до глубины души, и ему больно не только за себя, но и за меня.
– Да ничего особенного я не говорил! – Ронетт взглянул в сторону Фьярви с веселым презрением. – Я сказал, что вы не только прекрасная повариха, потому что только прекрасная повариха способна приготовить такую куриную грудку. Вы еще и прекрасная женщина, и даже ваш шрам не так уж сильно вас портит…
Он не договорил: Фьярви плюнул на полицию и, бросившись на Ронетта, с рыком прижал его к стене и придавил рукой горло. Шеф Гемини вздохнул и, вспомнив молодые годы, оттащил Фьярви от соперника.
– Ну вы же сами видите, шеф, – устало промолвила я. – Господин Ронетт делает все, чтобы спровоцировать моего мужа. Уверена, он хочет использовать драку, чтобы опозорить нашу семью. Меня тогда отстранят от участия, Морави уже отстает. Конкурс будет в итоге между двумя столичными кулинарами за счет Келлемана и чести моей семьи…
– А знаете, что он еще сказал? – Фьярви тяжело дышал, его глаза горели яростью и болью. – Что ночью в постели никаких шрамов не видно! И он обязательно в этом убедится!
Я понимающе кивнула: ничего другого и ожидать было нельзя. Кажется, столичные господа не любят играть честно.
– Как думаете, шеф, стоит ли мне теперь ждать какую-нибудь гадость во время конкурса? – непринужденно поинтересовалась я. – Например, белый кандунский перец вместо сахара в моих приправах? Или испорченную еду?
Шеф неопределенно пожал плечами. Ронетт стоял, словно памятник – его лицо было непроницаемым, но я чувствовала, что разгадала его план. Ему с самого начала не хотелось сюда ехать – но он все-таки отправился, чтобы победить, пусть и вот таким путем.
В коридоре послышались быстрые шаги, и я увидела Саллеви. Он был, разумеется, трезв и очень зол. Сразу стало ясно: пришел настоящий хозяин положения.
– Охренели?! – прорычал он так, что шеф, Фьярви и Ронетт невольно вытянулись в струнку. – Охренели, сучьи дети?! Я вложил в ваш сраный конкурс такие деньги, какие вам и во сне не увидеть, а вы все кувырком под горку отправили в первый же день? Совсем страх Божий забыли?
Он приблизился к Фьярви, толкнул его так, что тот отлетел к стене, и прошипел:
– Ты мне друг, Фьярви Эрикссон, это да. Но еще один вздох на конкурсе без моего согласия и одобрения, и я твой тараканник так закрою, что ты еще триста лет икать будешь, я обещаю.
И было ясно: Саллеви свое слово сдержит. Фьярви устало кивнул.
– А я-то тебя пьяного на санках с пруда вез, – сказал он.
– А я за это с тобой расплатился золотом! – парировал Саллеви и обернулся к Ронетту, который с невинным видом поправлял рукава. – Ты, сморчок столичный! Забыл, кто тебя дерет и кормит? Забыл, кто тебя из шалавьей закусочной вытащил? Так я напомню! Хоть чихни в сторону Азоры, мигом отправишься туда, откуда вылез! Будешь шлюхам кофе подавать, я обещаю!
Я негромко кашлянула, привлекая внимание. Саллеви обернулся, кивнул, разрешая мне говорить.
– Да, я жена гнома, – сухим официальным тоном сообщила я. – Но напоминаю, что я еще и эльфийская княжна, и всегда ей буду. А дела об оскорблении дворянских семей Благословенного края передают в суд и здесь, и я обязательно обращусь к закону, если у меня еще появится хоть малейший повод. Надеюсь, вам это ясно, господин Ронетт.
