пока нет, но он у нас под присмотром.
— Если Лейни состояла с ним в сговоре, получается, это он пытался мне навредить. И он же натравил на меня искажённых... Зачем? — Я подняла на дракона глаза. — Чем ему не угодила Раннвей?
— Мне бы и самому хотелось это понять, — задумчиво проговорил Делагарди, после чего, осушив бокал, в упор посмотрел на меня. — А ты что о нём думаешь?
Я поёрзала на стуле, собираясь с мыслями и подбирая слова:
— Тип явно скользкий. И порой даже неприятный. Но Раннвей он, кажется... нравился. — Бросила на дракона исподлобья взгляд, но не увидела в чертах его лица ни удивления, ни досады. — Ты знал...
— Догадывался. Родингер был частым гостем в доме Фарморов. Ходили слухи, что у него к Раннвей чувства и стоит ждать предложения, но предложение так и не было сделано. Видимо, — мрачная усмешка, — оказалась не нужна пустышка.
— А тебе вдруг понадобилась, — не удержалась я от замечания.
Дракон потянулся за бутылкой.
— Мне пришлось на ней жениться.
— Пришлось?
Он поморщился, словно вместо ароматного напитка хлебнул скисшее молоко.
— Не хочу об этом говорить. Это никак не касается всего, что происходит сейчас. Лучше расскажи о себе. Ты как-то обмолвилась, что была замужем.
— Была. Неудачно. И тоже не хочу об этом рассказывать.
Он понимающе кивнул и снова поинтересовался:
— А в том мире у тебя кто-то остался? Кто-то, кто был тебе дорог. Или кому ты была дорога.
Слово за слово и от расследования и Родингера мы переключились на моё прошлое, а потом коснулись и прошлого дракона. Эндер рассказал о своих покойных родителях, об учёбе в гимназии и службе в армии. О том, как стал одним из самых молодых ульторов Кармара. После него этого звания в столь молодом возрасте удостоился только Александр.
Я даже не заметила, как стемнело, а свечи почти догорели. Дождь за окном и не думал стихать, а в нашей комнатке было так тепло и уютно, что в какой-то момент мелькнула мысль, что я была бы не против здесь задержаться. И в целом этот странный день мне... понравился.
Наверное, всё дело в вине, и только в нём, но между нами больше не возникало неловких пауз и продолжительного молчания. Наоборот, хотелось о многом его спросить и самой рассказать как можно больше. И говорить, говорить, говорить... Кажется, я готова была болтать до самого утра или как минимум до рассвета, но в какой-то момент начала зевать и тереть, как маленький ребёнок, глаза.
— Уже поздно. Тебе надо отдохнуть. — С этими словами дракон поднялся.
— Я... — широкий зевок, который поспешила прикрыть рукой, — совсем не устала.
— У тебя уже глаза закрываются. — Он подарил мне тёплую улыбку, согревшую не хуже любого камина, и я вдруг почувствовала, что действительно устала. И надо бы поскорее добраться до постели, иначе был риск уснуть лицом в остатках сыра и фруктов.
Продолжая зевать, забралась в кровать, накрылась до подбородка одеялом. Делагарди меж тем устроился в кресле. Ну как устроился... Просто сел в него, умостив ноги на деревянном стуле, и задул догоравшие на столе свечи.
Мелькнула мысль позвать его, но я тут же запихнула её куда подальше. Потому что дальнейшие мысли, уже подбиравшиеся к моему хмельному сознанию, были далеки от невинных и напрямую противоречили условиям нашего контракта.
Поэтому продолжила мучиться угрызениями совести молча, никого никуда не приглашая. Правда, хватило меня ненадолго. Стоило повернуться на бок, как я тут же провалилась в сон. Или, скорее, в кошмар. Комната, до этого такая милая и уютная, вдруг наполнилась тьмой: густой, удушающей, тошнотворной. Я лежала, сжавшись в комок, и с отчаянной беспомощностью наблюдала за тем, как клок тьмы, отделившись от чернильного мрака, начинает ползти по стене, постепенно приближаясь, протягивая ко мне свои щупальца-лапы. И я ничего не могла с этим сделать, только и оставалось, что захлёбываться беззвучным плачем. Пыталась закричать, но с губ сорвалось лишь жалкое подобие стона. Тень приближалась, разрастаясь, готовая накрыть меня собой, словно мертвенным саваном. В отчаянье снова попробовала позвать на помощь, и почувствовала, как щёки обжигают горячие слёзы.
Вот сейчас, ещё немного...
Но ничего не случилось. Страх неожиданно отступил. Я не открывала глаз, но сразу поняла, что что-то изменилось. Больше не дрожала от липкого озноба, от ужаса беспомощности, мне снова стало тепло и спокойно. Сильные руки скользили по моей спине, гладя, успокаивая, баюкая и защищая. А губы, горячие и мягкие, касались щеки, заставляя дрожать, но уже не от страха.
— Всё хорошо. Я рядом, — звучали слова, в которых я сейчас так нуждалась.
* * *
Эндер Делагарди
Мы могли бы уехать из Корвина ещё этим вечером. Один из родственников счастливого жениха, из городских, прикатил на новеньком паромобиле, который с гордостью демонстрировал всей округе. Выкупить машину не составило бы труда, достаточно выписать чек на сумму, превышающую её стоимость. Да и не отказывают драконам...
Но почему-то уезжать из Корвина не хотелось. Не хотелось возвращаться в Гратцвиг, где Женя спрячется от меня в своей спальне, а я снова до позднего вечера просижу в кабинете, пытаясь сложить фрагменты головоломки, которые никак не складывались. Нам определённо ещё не хватало многих пазлов.
В таверну возвращался, стараясь прятаться под навесами деревенских лавок, но это не особо помогало. Было такое ощущение, словно я полдня плавал в речке — настолько мокрой была моя одежда.
Чувствуя себя полным идиотом, сказал, глядя в стену из дождя:
— Если ты сейчас здесь, Вильма, и слышишь меня, Жене о машине ни слова. Или я очень постараюсь, чтобы она с тобой вообще больше не встречалась.
Услышала. Швырнула в меня камешком, отскочившим от моего пальто и с тихим «бульк» угодившим в лужу. Не то давала понять, что всё поняла, не то возмущалась моим угрозам. Всё равно. Главное, чтобы не разболтала Жене, что я, сам не понимая зачем, хочу провести с ней время наедине.
Не то чтобы у меня были по отношению к девушке недостойные мысли, но... Но увидев её в одном лишь полотенце, понял, что подобные мысли всё-таки имеются. Сейчас они заполняли мой разум, как заполняет дрожжевое тесто кастрюлю старательной хозяйки. С каждой минутой, каждым взглядом, брошенным на иномирянку, их становилось всё больше. А выдержки во мне всё меньше.
Да и как тут оставаться невозмутимым, когда
