ту гостиницу, потому что у хозяина она все равно прогорает, и размещать там всех, кто приедет по делу. Он хотел еще прокатить меня до дома, в котором предполагалось открыть ясли-интернат, но погода была против, снег заметал улицы, пришлось вернуться.
Обедали и отогревались мы в кабинете, и я, вытаскивая какие-то расчеты, опять наткнулась на приглашение.
— Боярыня Екатерина свет Кириловна, — окликнул меня Фока Фокич, видно, уже не впервые. — Задумалась о чем, матушка?
— А? — вздрогнула я. — Да вот, Фока Фокич, — и я со вздохом протянула ему приглашение. — Как думаешь, поехать или хворой прикинуться?
Разуваев в притворном ужасе замахал руками:
— Пятеро с тобой, боярыня! То же столько дел промеж танцев обделать можно! Али мне одному за все отдуваться прикажешь?
— Ты тоже поедешь? — удивилась я. Я читала, что на ассамблеи допускались и купцы, по крайней мере, в первоначальной задумке, и если это так, то Фока Фокич прав.
— То-о, матушка… — покачал он головой, улыбаясь. — А что думаешь, граф-то Удельный спроста прибежал? То он прибежал первый, посему дай-ка я тебе еще вот что покажу…
Я трепала в руках приглашение и внимала новым расчетам. Фока Фокич был убежден, что парочка богатых землевладельцев не преминет потеснить графа с делянки, и заранее присмотрел помещения и цены у купцов запросил. Мне в который раз оставалось дивиться его хватке, а еще я приказала отловить и привести ко мне Акашку и, пока железо было горячо, сплавила его в обучение Фоке Фокичу. Я ожидала сопротивления, но обеими сторонами предложение было воспринято с энтузиазмом, а после ужина пришлось отбиваться от Пимена, который готов был на коленях ползать, благодаря меня за такое решение.
Все довольны — вот и славно. Проклятое приглашение я в этот вечер взяла с собой в спальню.
Мне не было нужды перетряхивать сундуки — я знала, какая одежда у женщин в доме Головиных. Все приданое Анны и ее вещи мы уже переписали, согласовали и сложили, мой гардероб отличался разве богатством шитья и размером — в меньшую сторону.
— Наталья? — тоскливо всхлипнула я. — Что мне с нарядом для ассамблеи делать?
— А что, матушка? Ай, да вон сколько платьев, а негожи, так посади баб нашить, срок-то до Пробуждения еще немалый! — Наталья не видела в этом проблемы, зато видела я.
Я все еще страдала от неудобства традиционного боярского платья, хотя и подкалывала втихаря длиннющие рукава. Но надевать на себя полуголое нечто зимой тоже не собиралась.
Маленький Кондрат, которому минуло полтора месяца — вот у кого жизнь, лопай молоко да спи! — преспокойно сопел в колыбельке. Я подумала, что надо бы заказать ему коляску, можно уже выходить с ним гулять… Наталья кормила Тимофея. Я поднялась, сняла кику, пошла к сундукам.
— Есть у нас каретный мастер, Наталья? — спросила я.
— Ай… надо, так отыщем, матушка, а что, возок твой чинить надобно?
— Нет, — помотала я головой, откинула крышку сундука и начала одно за другим доставать платья. — Возок для сына заказать хочу. Как люлька, но на колесах. Или полозьях.
— Пошто он?
— Гулять, — и, пока Наталья замолчала, не зная, как толковать очередную боярскую блажь, кинула пару подходящих платьев на кровать.
То, что нужно. Красивого алого цвета, умеренно расшитые, неброские, а еще — они мне велики, я носила их, когда была беременная. Корсеты и декольте, которыми щеголяли дамы при дворе, и сарафаны — как найти баланс? Где золотая середина, в которой я могу появиться на ассамблее и не уйти оттуда с больными напрочь придатками, почками и легкими?
Я была бы не я… если бы не сказала крамольное: спасибо, художники по костюмам, всегда плевавшие на историческую правду и климатические условия. Если они одевали девиц и кавалеров семнадцатого века в псевдоримские тоги ради эстетики и визуального ряда — хорошо, что не в латекс, впрочем — то и я могу раздвинуть границы возможного?
Я отошла к лавкам, наощупь вытащила из сундучка мешочек с булавками. Издалека к тому же было виднее, что сделать с платьем: под грудью слегка ушить — до талии, и юбку сзади и спереди, совсем немного, посадить на китовый ус. Надо спросить у Фоки Фокича, где достать эту гадость… Будет нечто похожее на платья двадцатых годов двадцатого века, почти прямой силуэт, китовый ус приподнимет юбку, но не будет мешать ходить и сидеть; не вызывающе и актуально. Рукава… При дворе носили узкое в предплечье с кучей кружев ниже локтя, мне такое не подойдет, холодно и неудобно, и перешивать долго и муторно. Оставить рукава как есть, но подкоротить их до запястья, все равно под платье я надену расшитую рубаху? Как это будет выглядеть вообще?..
Я долго ползала по кровати, прикалывая булавками там и тут согласно моей идее. На покрывале платье смотрелось в итоге так себе, и что-то нужно сделать с открытой грудью, я не испытывала никакого стеснения, но на улице зима.
— Матушка, — раздался голос Натальи, — а ты бы Пелагею спросила?
— Она умеет шить?..
— Ай, а на ее сарафаны глянь?..
Мне, положа руку на сердце, было некогда иногда даже поесть, не то что всматриваться в чужие шмотки, но я улучила минутку уже на следующий день. Пелагея больше молчала, кивала изредка, ничему не удивлялась, хотя я полагала, что ее реакция на мое внимание будет несколько более резкой. Я выдаю замуж ее сестру вперед нее самой против последней воли их матери, я устроила в доме проходной двор, разбазариваю, как многие наверняка считали, деньги и веду себя, как женщине моего сословия не подобает, а теперь еще и моду выдумала свою.
Но нет. Пелагея, не вставая, потянула на себя невесть что, еще вчера бывшее моим «беременным» платьем.
— Сделаю, матушка, — негромко сказала она. Всего остального будто и не бывало. Или — она знала про планы Анны и Аниськи? Была всему свидетельницей и не могла никак помешать? Ей нравится то, что происходит?
Шла подготовка к свадьбе, не прекращались визиты купцов, я постоянно покидала дом и ездила на объекты… Афонька по моим рисункам состряпал коляску: я специально спустилась в каретный сарай и посмотрела, как он ловко управляется с деревом. Может, не особо эргономично, ну так мне ее не таскать на себе на пятый этаж «хрущевки»?
С Анной я пересекалась все меньше и меньше: она замкнулась, сидела у себя, но когда я ее видела, отмечала, что недовольной она не выглядит. Возможно, взвесив все, она решила, что не так и плохо вырваться из-под опеки и, как выяснилось, тяжелой
