ощутила трепет его густых ресниц. Под шум разбивающихся о берег волн, наполняющих воздух запахами соли и водорослей, Анзель потянулся и… Поцеловал. Губы оказались теплыми, сладкими и ощущались невероятно правильно. Не слишком влажными и не слишком сухими. А поцелуй вышел чувственным, страстным и отчаянным. Поцелуи, освежающие, бодрящие, словно утренняя роса. Все было не так как тогда в увеселительном доме. Каждый вздох, каждое касание — раскрытый секрет и обещание преданности. Не думая ни о чем, я отвечаю на поцелуй, наслаждаясь вкусом его губ, теплом его тела. Вжимаюсь в него, ощущая, как каменеет каждая его мышца, как прерывисто он стонет, все вышла из-под контроля, я должна была задать ему кучу вопросов. Но что я должна была спросить? Не помню…
— Вивьен….- не то шепчет, не то стонет он мое имя, так сладко, так необычно… Вампир… Мой отец был вампиром. Я цепляюсь за эту мысль, пытаясь с помощью нее сбросить наваждение этим мужчиной. Он словно чувствуя, отстраняется, ровно настолько, чтобы провести пальцами по моей щеке одной рукой, а второй рукой прижимать меня к себе, крепко держа за талию.
— Ты знаешь кто убил Мадлен?
— Мне нужны доказательства, и я обязательно их найду, Вивьен… А когда я их найду… Мы сможем уехать, и ты снова будешь смеяться и улыбаться…
— Спасибо тебе…
— Я еще ничего не сделал…
— Нет, — покачала головой я, — Сделал. Я сегодня ощутила себя живой, ощутила кожей свободу, которую у меня забрали. Ты напомнил мне о том, почему я не сдамся… Если не ты, то уйду сама. Рано или поздно. Я не останусь там.
— Дай мне еще немного времени.
Его глаза загорелись яростным, обжигающим зеленым пламенем.
— Мой отец был вампиром, это же точно, верно?
— Иначе бы у тебя не было бы сил, — согласно кивнул Анзель.
— Мою мать звали Сисилией, она работала в замке, кажется, была обычным человеком, когда договор закончился, она вернулась домой в город, но уже была беременна Мадлен, через несколько лет родилась я. Много ли вампиров было тогда в городе? А в замке? Я уверена, что мой отец познакомился с ней именно в замке. Что-то потом случилось и его убили, уверена, его убили, затем убили мать. Бабушка покинула город сразу как меня схватили, Мадлен мертва. Мне почему-то кажется, что это все может быть все связано. Что случилось двадцать лет назад с вампирами, которые приезжали в замок. Ты же можешь помнить? Может быть, ты тоже приезжал тогда? Сколько тебе лет?
Анзель слегка напрягся, но ответил:
— Я стал приезжать сильно позже, но ты права, кое-что произошло двадцать лет назад. Именно поэтому приезжать стал я и Джастин. Я переговорю с Джастином и отвечу тебе на твои вопросы.
— И еще кое-что… Я капалась в документах Галемира, там было сказано обо мне — «королевская кровь», что это могло значить?
На мгновение его лицо стало жестче, но потом разгладилось.
— Если я прав, то твоим отцом может быть один из пропавших послов двадцать лет назад, послов вроде меня.
Есть такие люди, они — свет. Анзель для меня был лучиком света в этой кромешной тьме. Он наблюдал за мной сквозь полуопущенные ресницы. Ждал как я отреагирую на его слова… Мне было спокойно, почему-то знала, что он на моей стороне, он не обманет, расскажет, как есть. Может не сейчас, позже.
— Ты же мне расскажешь?
— Расскажу.
— Ланс наверно уже ищет меня.
— Ненавижу этого ублюдка, — прорычал непривычно жестко Анзель, — Думает, если будет крепче тебя держать подле себя ты ему отдашься.
Я выгнула удивленно бровь, затем поднялась, отряхивая от пыли одежду.
— Что это вообще было?
— Сказал правду, — рыкнул он, поднимаясь следом за мной. Сейчас он смотрел не на меня, а на горы позади, над которыми клубились грозовые чернеющие тучи. Стало ощутимо парить, и, вот-вот, тяжелая серая пелена накроет горизонт моря и извергнет из себя потоки воды. Теплый и ласковый ветерок сменялся порывистыми и резкими порывами, напоминая о том, как непостоянно счастливое мгновение, делаю это мгновение бесценным, ведь именно оно не повторится никогда. Тот счастливый час, который устроил мне Анзель, был единственным и неповторимым.
— Он не посмеет сделать тебе ничего, — внезапно сказал Анзель, я удивленно посмотрела на него, — Твой взгляд выдает тебя.
— Я его не боюсь.
— Ты боишься клетки.
— Когда мы сможем уехать? — неожиданно спросила я.
Это прозвучало так странно и неестественно. Мы. Уехать. Вдруг я стала не одна против всех, теперь у меня был союзник. Может быть даже больше, чем просто союзник. Это было очень… Необычно…
— И кто еще поедет с нами? — поспешно добавила я, густо краснея.
— Кое-кто из послушников, — загадочно сказал он, заправляя выбившуюся прядь моих волос за ухо. Прикосновения его пальцев ощущались как раскаленное железо, хотелось застонать и снова ощутить их на коже, — Тебе пора, но я не смогу поехать с тобой.
— Знаю.
Анзель провел меня к лошади, я стащила плащ и отдала ему.
— Будь послушной, эта выходка и так может выйти нам боком.
— Ничего не обещаю.
— Упрямая до мозга костей.
— Зато я не веду себя подозрительно, Анзель, а веду именно так как вела бы в любой другой ситуации. Это намного менее подозрительно, чем послушница, которая внезапно стала святой.
Он нагнул голову, и у меня перехватило дыхание. Каждая мышца в моем теле напряглась, желая прикосновения, но он лишь подсадил меня на лошадь. Разочарование разлилось внутри терпким ядом. С каких это пор я желала поцелуев? Да так сильно, что теперь расстраиваюсь!
Я двинулась прочь, не оглядываясь ни на него, ни на свои мятежные чувства.
Добралась до Белого Замка быстро. Мягкими шагами я очутилась возле двери в свою комнату, которая стояла нараспашку, обнажая скупой интерьер, безликое место обитание человека, который не желал здесь быть. Безмолвные гвардейцы даже не шелохнулись при виде меня, выражение их лиц было спрятано за специальной повязкой, скрывающий лицо.
Я ощутила лопатками прожигающий тяжелый взгляд. Остановилась и обернулась, медленно, с опаской.
Ланс резко поднял руку и небрежным, нервным жестом выгнал гвардейцев из коридора. Он даже на них не взглянул. Как много было в этом жесте высокомерия, власти и жестокости.
— Где ты была? — голос его словно яд.
— Отдыхала.
— Дерзишь?
— Говорю правду.
Он оглядел меня с головы до пят: мокрая одежда и волосы, завившиеся от непривычной влажности теплого летнего воздуха, та же одежда, тот же затравленный недоверчивый взгляд. В сумерках глаза Ланса казались бесцветными. Спокойными,
