Путь закончился в тёмном кабинете, где всегда сидел Отакар. Константин удивился царившему в нём беспорядку. В последние дни чешский король никого не пускал к себе, поэтому никто не знал, что происходит за дверью. Альвиан не поворачивался лицом. Как только дверь отделила их от остального мира, Константин спросил снова:
— Что с тобой, Альвиан? Ты ведёшь себя странно.
— Все эти люди считают, что это я убил короля! — взорвался Император, размахивая руками, — Я! Они не могут понять, что мне — Императору! не нужна чешская корона! Я и так мог бы управлять Чехией!
— Они всегда винят кого-то, — попыталась успокоить взволнованного высшего Мари, — Не слушай их.
— Не слушать? — усмешка скользнула по покрасневшему лицу, — Эти голоса в моей беловолосой голове, чёрт возьми! Как я могу не слушать их, Мари?!
Альвиан замолчал, как только понял, что его голос слишком хорошо слышен. Он развязал ленту на волосах, и белые локоны упали на широкие плечи высшего. Лента сразу полетела на стол. После этого действия Император тяжело вздохнул. Сказав свои волнения вслух, ему стало легче. Мысли людей насчёт его правления разнились. Многие были так расстроены смертью своего короля, что винили всех. Винили Вацлава, Констанцию, Императора, советников… Одна часть считала, что новый Император хотел убрать чешского короля и сделал это. Другая часть верила в рассказы о самоубийстве короля и даже стали звать Альвиана спасителем. Ведь он появился как раз вовремя. От волнения высший слышал только негативные мысли в свою сторону и почти не замечал ту часть людей, которые верили в его предназначение стать чешским королём.
— Отакар хотел, чтобы всё было именно так, Альвиан. Люди могут говорить всё, лишь бы их жизнь не была такой скучной, — Константин поправил свой меч, который в самом начале его военной карьеры подарил ему Пржемысл, — Если бы Отакар слышал мысли людей, как ты, то он тоже узнал бы много нового о себе.
— Он их слышал, но намного позже начала своего правления, — Альвиан упал на стул и положил голову на руку, — Если бы он не совершил то, что совершил, то стал бы как мы с Мари. Это то, что гложет меня помимо чьих-то мыслей.
— Отакар был…высшим? — переспросил Константин.
— На пути к этому.
— Даже не знаю, что думать об этом, — признался воин.
Альвиан пожал плечами. Императрица разделяла чувства Императора. Ей тоже не нравилось то, что сейчас происходило. Но если даже сама истинная не вмешалась в действия Отакара, значит так должно было случится. Это должен был быть лучший исход. Теперь вся ответственность была только на них. На высших.
— Мари, — обратился мужчина за столом, — Хочу попросить тебя об услуге. Сейчас очень важно не оступиться, поэтому я хочу знать своё недалёкое будущее. Что мне сделать, чтобы расположить к себе людей?
В этот раз высшая не боялась предстоящей боли. Она была рада на некоторое время пропасть из этой угрюмой реальности и посмотреть на что-то более солнечное.
Мари кивнула и отправилась в комнату, где стояла капсула. Эта было единственное помещение, где не было этих ужасных тканей на окнах. Комната сияла благодаря отражающемуся в капсуле свету. Его было не так много, но настроение из-за поменявшейся обстановки сразу улучшилось. Высшая шагнула на холодный металл, и Император оказался рядом с ней. Он прятал свои глаза от неё, словно ему было стыдно за то, что он просит вновь испытать боль.
***
Отпевание и похороны Пржемысла Отакара прошли в соборе Святого Вита. Все горожане и приезжие стояли под дождём на улице, вспоминая короля. Альвиан стоял ближе всего к каменному гробу. Позади него были остальные короли, решившие остаться. Людовик IX часто общался с Джакубом о письме, которое Отакар оставил французскому королю. Вацлав стоял со своей матерью. Фридрих II наблюдал за фигурой в чёрном. Альвиан не только слышал его, но и чувствовал тяжёлый пронзающий взгляд своего предшественника. Мари молча вглядывалась в лицо покойного, вспоминая то, что видела в Нанси. Она будто находилась внутри Отакара и чувствовала всё вместе с ним. Даже сейчас остался страх от собственной беспомощности.
Епископ Андрей закончил свои песни и объявил молчание, чтобы душа покойного смогла услышать мысли каждого о нём. Но вместо души Отакара мысли слышали высшие. Мысли сходились к одному — славе короля Пржемысла Отакара, его величии, справедливости, которую он нёс в Прагу и его доброте. Сердце высшего колотилось также быстро, как голоса менялись друг с другом внутри него. Впервые за столько месяцев его существования в виде высшего ему стало плохо. В глазах всё помутнело и стало исчезать. Медленными шагами он оказался в другой части собора, где он установил орган.
Впервые Император увидел этот инструмент в Риме, разговаривая с Григорием IX. Его масштабность пленила высшего и мысли о том, чтобы приобрести себе такой же надолго засела в голове. Теперь, когда он стоит перед ним, вся душа высшего хотела излиться в громких звуках органа. Его пальцы медленно начали касаться клавиш, и музыка полилась из труб огромного инструмента. Звуки становились громче, а пальцы высшего двигались более уверенно и быстрее. Он стал стучать по ним со всей силы, выбрасывая всё накопившееся в музыку. Высокие ноты умело соединялись с низкими, образуя горький диссонанс. Стоявшие на улице люди слышали мрачную, но в то же время печальную мелодию, доносившуюся со всех сторон. Она была направлена в центр всего происходящего. К телу мёртвого короля.
Музыка Императора не заканчивалась до самого захода солнца. Каждый, кто её слышал, проникся чувствами. На удивление Мари отношение к самому Альвиану действительно поменялось в лучшую сторону. Искренность печали старшего брата Отакара выражалась в доносившейся мелодии. И никто не мог заставить свою душу думать иначе. Даже Вацлав на какое-то время заслушался игрой высшего, и секундная грусть и всепрощение раскрыли в одноглазом мужчине тёплые чувства к занявшему его место Альвиану.
Император сидел возле органа ещё долго после того, как закончил играть. Теперь, когда все чувства выплеснуты, внутри воцарилось долгожданное спокойствие. Мари не смогла найти высшего в соборе Святого Вита, потому что Альвиан вновь отправился на дно озера, чтобы усмирить внутренние голоса своего подсознания.
Он явился утром перед коронацией. На площади уже собрались люди и ждали своего нового короля. Все остальные ожидали в соборе Святого Вита. Мари волновалась, что что-то пойдёт не так. Сейчас обстановка давила сильнее, чем на коронации в Ахене. Тогда всё было мирно, и предыдущий Император не умирал. Не было этой траурной энергетики над всей Прагой. Но как только Альвиан вышел к людям, Мари облегчённо вздохнула. Император был в полностью белых одеждах. На его шее сверкали золотые ожерелья без излишества в камнях. Свой кристалл он спрятал под тканями. Подальше от чужих глаз. Несколько золотых вышивок шли по краям белоснежного плаща, переплетаясь в простой рисунок в центре. Альвиан вышел без маски, показав своё уже не изуродованное лицо. Епископ, который днём ранее отпевал Отакара, сейчас стоял рядом с его братом, чтобы провести коронацию. Епископ Андрей стоял перед троном и держал тонкую королевскую корону, которую предстояло надеть на короля.
— Бедржих сын Владислава II, князь Брненский, маркграф Моравии. Согласен ли ты принять титул Короля Чехии? — по всему собору был слышен только торжественный голос епископа.
— Согласен, — ответил Альвиан, сидя на коленах перед Андреем.
— Согласен ли ты принимать свои решения исходя из добросовестности и любви к Чехии?
— Согласен.
— Согласен ли ты охранять Чехию и её народ, как детей своих? Оберегать от врагов и всегда быть на стороне народа?
— Согласен.
— Согласен ли ты почитать чешскую церковь и повиноваться ей?
— Согласен.
Епископ кивнул головой. Высший встал и повернулся к наблюдавшим людям. Среди восторженных глаз Император заметил трёх людей, лица которых выбивались. Констанция вспоминала, как Отакар рассказывал о своей коронации. Именно тогда он понял всю важность своих решений. Он был горд за то, что продолжает начатое его отцом. Его главной целью было процветание Чехии. Места, где они жили, любили, ненавидели. Там, где они ссорились, мирились и боролись за собственное счастье. Теперь его дело продолжает беловолосый мужчина, которого они знают только несколько месяцев. Но такова была воля Пржемысла и спорить уже было бесполезно. Фридрих II что-то обсуждал с Вацлавом, стоя в дальнем углу. Но среди такой толпы, Альвиан смог уловить их глаза.
