Сейчас, сидя в неудобном кресле в некомфортной обстановке заброшенного кабинета, мужчина чувствовал, как последние капли его терпения испаряются с его кожи вместе с солёными слезами. «Я схожу с ума, — думал он, — Я больше так не могу».
— Когда-нибудь этот ужас, который разрастается во мне, одержит верх. И я всех поубиваю, — вслух произнёс король.
Отакар вскочил с места и закричал, разбрасывая книги во все стороны. Листы от них медленно опускались на пол, но следом за ними летели ещё десятки. Король стал рвать рукописи руками, думая, что груз спадёт с его уставших плеч. Но не заметив результата, Пржемысл стал бить книжные полки руками, оставляя на них свою кожу и кровь. Боль хоть как-то перебивала голоса внутри, которые Отакар считал своими мыслями. Он смог прекратить свою битву только когда вместо ухоженных рук были разорванные клочки кожи и вываливающееся наружу мясо. Отакар отошёл обратно к столу, смотря на своё произведение. Кровь стекала тонкими полосками по дереву. От этого по комнате пронёсся запах кислого железа. Дыхание медленно восстанавливалось, а боль нарастала.
В другой стороне комнаты стояла сияющая фигура истинной высшей. По её взгляду Отакар понял, что она жалеет его. Но от этого ему было только хуже.
— Опять ты, — шепнул Отакар, проводя по столу рукой в поисках чего-то.
Лолита молчала и продолжала смотреть на короля, чьи руки переливались красными оттенками. Отакар нашёл тонкое карманное лезвие с красивой рукояткой в виде ангельских крыльев, которое он всегда носил с собой на случай покушения.
— Я не хочу знать, что будет, Лолита, — в таком состоянии Отакар смог вспомнить имя истинной, — Я устал. Нормального сна у меня нет с момента появления этой книги и кристалла, который Альвиан назвал инитиумом. А если учитывать то, что я не высший — это губительно для меня. Рано или поздно я умру от недостатка сна и от…мыслей, — король еле заметно улыбнулся, — У Чехии появился Ангел, который будет защищать её своими большими белыми крыльями. Не зря же его имя переводиться, как «белый». Своей жене я никогда не был достойным мужем, а своему сыну — отцом. А сейчас со своими мыслями я и вовсе могу стать их Смертью.
Левитирующая в воздухе фигура женщины опустилась, и её волосы наконец-то опустились вместе с ней. Лолита медленно подошла к королю. Её тонкая рука коснулась растерзанной руки Отакара, в которой он крепко зажал лезвие. Пржемысл ощутил покалывания по всему телу и мысли затихли, но их эхо разносилось по подсознанию Отакара.
«Если хочешь переродиться, нужно умереть» — губы Лолиты не шевелились, но её мягкий голос доносился от всех стен кабинета.
Чешский король пронзил своё горло оружием. Кровь заполнила его лёгкие, и он захлебнулся. Худое, истощённое тело бывшего короля упало на пол перед столом. Он остался в кабинете один. Свечи могли осветить только часть безжизненного тела, но полностью освещали испачканное кровью завещание с чётко написанным именем будущего короля.
***
Коридоры замка были усеяны взволнованными людьми, которые раздражали высшего одними своими разговорами. Все реагировали ещё сильнее на него. На брата погибшего короля, чьё железное лицо теперь должно было стать лицом Чехии.
— Отакар слышал мысли других людей, — сказала Мари, как только пришла в себя, — Но… он боялся их и… Альвиан, он убил себя.
Император остановился возле входа в покои Отакара. Возле кровати покойного крутилось несколько лекарей, священники и Констанция с одноглазым сыном. Высший не мог зайти внутрь, словно перед ним поставили невидимую стену. Ощущения были такими, будто он — убийца, вернувшийся на место преступления. Что-то внутри убеждало его, что в произошедшем виноват он. Альвиан долго стоял за открытой дверью, но, когда громкий шёпот позади окончательно вывел его из себя, он выгнал всех из замка. На крики сразу обернулись жена покойного и его сын, который с огромным желанием отправил бы высшего следом за отцом.
Дверь громко захлопнулась, и присутствующие в комнате люди увидели Императора. Сияющие голубые глаза осмотрели незнакомых людей. Альвиан вновь открыл дверь и показал на выход. Посторонние поняли, что не хотят слышать гнев Императора дважды и ушли, посочувствовав королевской семье. В этот раз высший плавно закрыл дверь и долго не мог поднять взгляд на серое тело Отакара.
— Это ты, отродье дьявола, виноват в смерти моего отца, — сначала Вацлав говорил это спокойно, но сделав несколько шагов в сторону Императора, разразился хриплым криком, — Если бы ты не появился в нашем доме, то ничего бы не было!
Вацлав снял маску с лица Альвиана и со всей своей силы ударил ей высшего по лицу. Император ничего не делал, а спокойно принимал удары от сына Отакара, чьи глаза краснели и наполнялись слезами с каждым взмахом маской.
— Прекрати сейчас же, Вацлав, — громко сказала мать, не поворачиваясь лицом к мужчинам, — Не позорь отца.
Услышав голос Констанции, Вацлав остановился. Только сейчас он увидел разбитое лицо высшего. Но на нём не было никаких эмоций. Совсем. Он смотрел вниз, в пустоту. Маска ударилась об пол, разнося по тихой обители мёртвого звон. Вацлав ушёл к матери и сразу же оказался в её объятиях.
На лице Отакара лёгким слоем лежало спокойствие, которого он так давно ждал. По подушке развивались дороги его поседевших волос. Альвиан подошёл ближе, не чувствуя опору под ногами. Пространство вокруг размазывалось и смешивалось с моментами из прошлого, где Отакар был жив. Его голос был совсем рядом, но высший понимал, что это только обман, который пытается придумать он сам для собственного спокойствия.
На белой ткани одеяла в месте, где должны были лежать руки мёртвого короля, растекалось красное пятно. Император поднял ткань и увидел обезображенные кисти. На одном из пальцев сиял перстень, который новые Император и Императрица подарили своему королю.
— Вон, — вдруг сказал Альвиан, не контролируя себя.
Семья Отакара удивлённо посмотрела на высшего. Они подумали, что он бредит и разговаривает сам с собой или на крайний случай с Отакаром.
— Вы меня не слышите?
Избитый Альвиан посмотрел на Констанцию полуоткрытыми глазами с лопнувшими капиллярами. Он хотел закричать на них, но голос Отакара сдерживал его от этого. Он знал, что король Чехии не простил бы этого и вновь изгнал бы за это. Изгнал Императора. Да. И Альвиан бы повиновался ему.
— Повторяю второй раз, — говорил высший по буквам из-за дрожащих губ, — Вон отсюда.
— Он мой муж, Альвиан, — вскочила Констанция, оттолкнув от себя сына, — Ты не имеешь права выгонять меня!
— Это не просьба. Это приказ. А приказы должны выполняться.
Противоречивые чувства бушевали внутри бывшей королевы, но она не хотела осквернять тишину рядом с Отакаром. Почему-то только сейчас она начала понимать, что её муж любил, когда всё вокруг молчит. Но раньше Констанция была закопана другими делами, которые касались Вацлава. Её сын стал посмешищем среди высшей знати. Ведь отец можно сказать отрёкся от сына, вычеркнув его из своего завещания. Как мать, Констанция всегда была за сына, хоть и понимала действия Отакара. А после того, как королевского отпрыска нашли в Дикой Воде истерзанным, израненным, да ещё и одноглазым, королева Чехии не хотела видеть ни Альвиана, ни Мари, хоть она и не была виновата в этом. И теперь, когда Отакар мёртв, а она — лишена титула королевы, Вацлав ещё больше стал наседать на мать. С одной стороны, Вацлав был прав, что в этом виноваты высшие. И это понимали не только они, но и сами «виновники». А с другой стороны, легче винить кого-то, чем просто принять тот факт, что Отакар сам убил себя.
Император остался один. Наедине с холодным трупом. Он долго не мог сосредоточиться на своих мыслях, которые он хотел бы сказать Пржемыслу. Свистящая пустота вперемешку со злыми возгласами подсознания. «Неужели это произошло! Мне начало уже казаться, что придётся действительно поддерживать жизнь этого слюнтяя до конца мира, но… он сам закончил эту комедию!». Эти слова резко прекратились, как только Альвиан дотронулся до лба Отакара. Он надеялся, что сможет полностью увидеть картину того, что же подвигло короля на самоубийство. Ведь от Мари он услышал только то короткое предложение о мыслях и смерти короля.
