сосок, одурманенный возбуждением. Уля вцепилась ногтями ему в спину. На мгновение ей показалось, что вновь показались когти, но она никогда бы не причинила ему боль. Ни за что. Прежде она не ощущала ничего подобного. Чувство, нахлынувшее на неё, было в новинку. И он не хотела это прекращать. Юра продолжал опускаться ниже. Теперь он ласкал низ живота, ухватившись пальцами за резинку шорт, которые принадлежали ему, но были на ней. И это возбуждало ещё больше. Он стянул одну сторону шорт вниз и замер. Его взору открылся уродливый шрам. Такой же шрам был и на его сердце. Он образовался прямо сейчас в это же мгновение. Это метка, оставленная его рукой. След, который никогда не исчезнет. Который никогда его не излечит. Он замер, понимая, что не может… Не может этого сделать с ней. Он её любит, но касаться её тела – это безумие. И этот шрам вовеки веков будет напоминать ему об этом.
– Прости… – он бережно прикоснулся кончиками дрожащих пальцев к бугристой поверхности шрама, словно убеждаясь, что тот настоящий. Он поцеловал шрам и, боясь посмотреть ей в глаза, отстранился, и не поднимая головы стремительно ушёл в свою комнату.
XXV
Юра отвёз Ульяну обратно в больницу в седьмом часу утра. Никто даже и не заметил её ночного отсутствия. Сам Юра всю ночь не сомкнул и глазу. Его одолевали мысли о том, что говорила Уля. Он не хотел, не желал сопоставлять это с тем, что с ней случалось в последнее время. Слишком уж много странного произошло. Он думал, и практически убедил себя в том, что это его собственное подсознание воспроизвело её голос в его голове. Это из-за того, что он влюблён. И он всё время думал о шраме. Для него это была уже не просто сросшаяся часть повреждённой кожной ткани. Это была метка. Его метка.
В отличие от Юрия Олеговича, Уля спала крепко всю ночь, как убитая. Единственное над чем она успела поразмыслить, прежде чем провалиться в глубокий сон, так это о том, что ей понравилось целоваться с учителем. Ей понравилось, как он прижимал её. Понравилось ощущать тепло его тела. Как её руки ныряли в его разлохмаченные волосы. Как бородка щекотала кожу. Он словно прочитал её мысли. Стоило ей только подумать о поцелуе. Совпадение ли?
Это было странно. Он держал её за руку, пока водитель вёз их до больницы. Всю дорогу Юра молчал, но смотрел на неё совсем по-другому. В его взгляде можно было прочитать абсолютно всё; и тоску, и тревогу, и доброту, и заботу, но самое необыкновенное, что Уля смогла уловить.… Это любовь. И она не сомневалась ни долю секунды, что смотрела на него точно так же. Они могли общаться взглядами. На прощание он поцеловал её. В округе царила холодная утрення тьма. Наверное, он должен был сказать что-нибудь оригинальное, типа: «До свидания, крошка. Ещё увидимся» или «Хотел бы тонуть в твоём взгляде вечно, но пора нам ненадолго расстаться», но естественно такие глупости не могли прийти в голову взрослому человеку-реалисту. Они постояли возле центрального входа несколько минут. Он грел её ладони своим тёплым дыханием, не желая отпускать. Уля тоже не хотела уходить. Там она совсем одна. Юра то хмурился, то оглядывался по сторонам, то смотрел ей в глаза с болью и нежностью. Одинокая звезда догорала над их головами последние минуты перед рассветом. Они снова поцеловались. Со стороны Юры это было, как извинение. И на какую-то долю секунды Уле показалось, что он словно прощается с ней. Да, именно так и было. Он знал, что, вернувшись домой, не сможет жить, как и прежде. Не сможет приходить в школу и обыденно вести уроки. Это будет не просто тяжело, это будет больно. Видеть её каждый день. Он и так наломал дров из-за своего необдуманного порыва. Все остальные девушки теперь казались только тенью. Казалось, что существуют в этом мире только они вдвоём.
Водитель нетерпеливо посигналил парочке. Для него они были всего лишь очередными влюбленными, у которых только-только всё начиналось. Он не знал предысторию этих отношений. Хотя мужчина показался ему немного взрослым для этой дамы. Ей-то, похоже, всего семнадцать-восемнадцать отроду, а ему лет двадцать пять точно. Но эта мысль посетила разум шофёра лишь на мгновение, и уже в последующую секунду он переключал радио, настраиваяся на подходящую волну.
– Мы ещё увидимся? – наконец-то Уля заговорила первой. Её голос дрожал от холода, но больше от боли, наполняющее её сердце. Юра смотрел ей в глаза. Его губы неуловимо подрагивали. Уголки рта стремились уползти вниз. Он хмуро отвернулся, заставляя самого себя прекратить всё это. Он же мужчина, в конце концов. Она знала, что это конец, но надеялась, что он передумает, что позволит ей войти в его жизнь. Уля видела, как напрягались его скулы, как на глазах появилась влага. Теперь он усиленно старался не столкнуться с ней взглядами, то глядя в сторону, то в ноги. Он еле заметно помотал головой, заставляя Улино сердце сжаться в комок.
– Так будет лучше для всех… – это произнёс не он, а какой-то незнакомец, выпуская её руки из своих, заставляя её почувствовать себя одиноко в этом холодном отвратительном мире.
Улину шею обхватила невидимая рука и с силой сдавила. Глаза неприятно защипало. Она смахнула рукой слёзы, хватая ртом воздух. Теперь и она не желала сталкиваться с ним взглядом. Как же так можно? Сначала дать надежду, а потом отнять. Пригреть, а после заморозить. Она больше не могла находиться с ним рядом, иначе наговорит всяких глупостей. И от этого станет только хуже. Она забежала в помещение через высокие больничные двери. И только в своей палате дала волю чувствам. Она расплакалась, уткнувшись в подушку, проклиная весь мир и в первую очередь саму себя.
***
Юра купил билет в один конец. Написал заявление об уходе (директор работал до последнего, поэтому уйти с работы Юре не составило никакого труда). Он окончательно решил, что так будет лучше для всех. Видимо не его это – работать учителем физики. Он приносит всем только горе. Он собирался укатить к отцу на север. Там он сможет заняться репетиторством или устроиться бухгалтером или, на крайний случай, электриком на завод. Квартиру он сможет сдавать или вовсе продать. Он скорее склонялся ко второму варианту. Олег, узнав о решении сына перебраться к нему, только обрадовался. Акулов-Старший выразился так: «Давно пора валить из этой дыры».
Уля показала снимки, сделанные накануне на свой сотовый телефон Разумову. Тот поначалу их долго и задумчиво разглядывал. Потом перекинул фотографии
