улыбнулся. Жутко. Его оскал всегда был словно знак «Не приближаться», но хуже всего, что я понимал эту усмешку и мог в точности ее скопировать, зная, что за ней — десятки жизней, сотни выкуренных пачек сигарет и тысячи бессонниц, медленно отравляющих изнутри мыслями, похлеще любого ботулотоксина. — Кстати, я забил это место первым. Еще года три назад, — добавил он.
Сигарета догорела до фильтра. Скотт затушил ее о парапет и бросил вниз, где окурок тут же исчез, подхваченный ветром. Больше он ни о чем не спрашивал.
Окно на третьем этаже с занавеской цвета выстиранной пыли по-прежнему было наглухо закрыто.
Я откинулся назад, упираясь руками в прохладный бетон, и запрокинул голову, глядя в небо, впервые в жизни задаваясь вопросом: смотрит ли на меня сейчас мать?
Надеюсь, нет.
Не хотел бы я, чтоб она узнала, в кого я превратился и за какие выдающиеся «лидерские качества» меня так стремительно повысили.
Нет, она не стала бы кричать, не дала бы, как отец, затрещину. Она бы, заперевшись в мастерской, тихо плакала, закрыв лицо тонкими ладонями. У нее были длинные пальцы. Как у меня.
— Сочувствую, что твои друзья теперь тоже в этом дерьме.
Джейсон достал еще одну сигарету, стиснул фильтр зубами и, не поворачиваясь в мою сторону, протянул пачку.
— Посадишь дыхалку к чертовой матери, — ответил я. Он снова щелкнул зажигалкой:
— Что за козел сказал?
— Минздав вроде.
— Он много чуши болтает.
Фильтр его сигареты был зажат между пальцами, и сизый дым медленно вился вверх.
— Вот скажи, Лавант, какова вероятность обычного человека внезапно сдохнуть? Попасть под машину, с крыши вниз сигануть?
Я пожал плечами.
— Плевать какая, Ник. Важно лишь то, что в нашем случае она в сраную сотню раз выше. Кто знает, что я завтра не подставлюсь под пулю, а? Надо жить сейчас. Да и нахрена нам тогда эта сраная регенерация? — рассмеялся он, и хохот его был похож на лай раненой псины.
Из меня невольно вырвался смешок. В его улично-философском монологе было что-то Шекспировское. Бредовое, но по сути верное.
— А знаешь, что самое страшное в нашей жизни, Ник?
Наконец мы встретились взглядами. Сигарета в его руке тлела. Он уставился на меня своими цепкими ледяными глазами и произнес сквозь стиснутые зубы:
— Ее нет.
Два слова повисли в воздухе, медленно опускаясь между двумя людьми, единственными в этом здании способными понять их настоящий смысл. Что в этот момент творилось в голове у Джейсона, я понять не мог. Как и то, зачем он говорил мне это. Сквозь эхо сыпались обрывки информации, показывая: «Вот она жизнь, утекает сквозь пальцы. Если можешь ее спасти — спасай!»
А потом он открыл Эхо.
— Тай — гребаный мудила, ты меня достал! Еще раз пнешь за забор, сам полезешь.
Сознание мелькало картинками, которые оно подбрасывало перед моим лицом, и от них было больно так, что хотелось закрыть разум, опустив тяжелый железный заслон, и не видеть больше.
Наше первое лето. Первые модификации. Нас было пятеро.
Чтобы как-то убить время между тестами, мы устраивали собственные матчи во внутреннем дворе одной из лабораторий. Я сглотнул горечь.
Рыжий или Кор-4, перемахнув через высокую металлическую ограду, нырнул в кусты за улетевшим туда мячом. Его кудрявые волосы, постриженные машинкой, намокли, но все равно умудрялись виться мелким бесом.
— Задницу не обдери! — крикнул ему Тай, и до боли в груди знакомый громкий смех друга разнесся по влажному полю.
Подул ветер. В лицо ударила прохлада, скатываясь каплями по лицу. Дождь усилился.
— Я пас, — подал голос Марк.
Кор-3. Он погиб первым. Мы так и не узнали обстоятельств.
— Под таким ливнем играют только дебилы, — услышал я свой голос.
— А мне пофиг, Ники, — пропел Джейсон, и я увидел его глазами себя. Короткие черные волосы, сбритые на висках, и хитрая ухмылка. Закинув руку за спину и сжав мокрую ткань в кулак, я стянул белую майку и комком бросил ее на скамейку.
— Дай сюда, — вырвал я из его рук бутылку с водой и перебросил Таю.
— Два на два, Рыжий на воротах, — крикнул он. — Мы вас раскатаем!
— Мечтай.
Тайлер поймал мяч и, перебросив его над головой Джейсона, отдал пас.
— Ник, лови!
Я резко обернулся. Но вместо зеленого прямоугольника поля, позади снова была бетонная крыша, крутящиеся лопасти промышленных кондиционеров. И тишина.
«Ты помнишь, когда нас было пятеро?»
Помню.
Я не произнес это вслух.
Мне хотелось сказать что-то еще, но, кажется, Джейсон и так все услышал.
Расправив плечи, я поднялся и молча зашагал к выходу.
— Лестница из прачечной тоже ведет на третий этаж общежития, — догнала меня фраза у самой двери.
***
Захлопнув крышку ноутбука, я заставил себя принять факт, что ее поезд завтра днем, так что не было смысла тянуть с разговором и, возможно, расставанием. Потому что еще один человек в сердце — еще один патрон в обойме направленного тебе в лоб ствола. Еще одна слабость, которой могут воспользоваться, заставляя делать то, на что ты сам никогда бы не согласился. И еще один повод вспомнить, что худшее из того, что может произойти — привыкать к тому, что человека больше не будет рядом.
Перед глазами все еще стояли строчки из литературного онлайн-дневника Виолы. После нескольких лет затишья в профиле с ее рассказами появилась новая запись:
«Жила-была маленькая девочка. И однажды она потерлась в собственной жизни, которая в один миг вдруг стала настолько огромной, что, казалось, она в ней утонет. В своем одиночестве. И девочка придумала себе принца. Она собрала его сама из крошечных деталей: как он радостно задирает голову; прикрыв глаза, щурится на солнце; ерошит волосы, пропуская их сквозь пальцы и улыбается, не раскрывая губ, одним их уголком, как будто ворует у жизни счастливые мгновения. Ей хватило одного смелого поступка, чтобы написать собственную историю. Только повзрослев, она поняла, что принц оказался совсем не таким, каким она его
