до невысокого строения, там их уже ждали. Двое мужчин держали на плечах что-то продолговатое и тяжелое. Внутри строения тоже не было света, но никого это не заботило, кроме Мышки. Почти бесшумно мужчины опустили свою ношу на пол, у стены, и растворились в темноте.
— Переодевайся и ложись, — негромко приказала старуха.
— Не видно ничего, — пожаловалась Мышка. — Куда ложиться?
— Нечего тут смотреть. Давай котомку подержу. В гроб ложись.
— Там Белоух. Котенок. Он голодный, — до Мышки не сразу дошло, куда ей велели ложиться. — В гроб? Мне? Зачем?
— Куда еще? Другого безопасного места нет. Жрецы понаехали. Сюда не сунутся. Сама-то, поди, тоже голодная?
— Я голодная, — не стала отрицать Мышка. — Нас Вурлик из леса забрал. Ему надо руку полечить. Белобрюх его укусил. Нечаянно.
— Нечаянно? — старуха разразилась каркающим смехом. — Так Вурлику и надо. Лежи тихо. Кот во дворе побегает. Поесть принесу.
— А Лихой где? — осмелилась спросить Мышка. — Я шла к нему по тропинке. Целый день шла. Только тропинка пропала.
— Пропала, говоришь, тропинка. Вон оно что. А Нелюд врал, что Дэн на женской половине.
— На женской?
— Нет его там, — старуха погладила Мышку по голове. — Тебя любит. Ленточку доверил.
— Я жена волка, Лихой так говорил.
— Жена, вижу.
Старуха принесла хлеба с мясом и кувшин с водой. Посидела рядом, пока Мышка ела, уложила в гроб, подсунув под голову рюкзак, и задвинула крышку. Оставила крохотную щель, чтобы можно было дышать. При свете дня Мышка точно бы испугалась лечь добровольно в гроб в фамильном волчьем склепе, а ночью, какая разница, где прилечь. Можно вытянуться и спать. Нисколько не хуже, чем в лесу одной. Покойников Мышка не боялась. Даже рада была бы, если бы Берта пришла к ней поболтать во сне. Много раз Мышка просила об этом. Попросила и сейчас.
— Святой Домовяка, спасибо тебе за все. Благослови мой сон и защити меня во сне от всякого зла. Мамочка, папочка и Берточка, буду рада увидеть вас в моем сне, — скороговоркой пробормотала Мышка привычную молитву и подумала, что хозяин снов здесь другой. — Помогите, духи волчьи, найти моих родных, живых или неживых.
Проснулась Мышка от холода. Она стояла в огромном зале, босая, на каменном полу, в потоке света перед пустым троном. Черное платье без рукавов, выданное старухой, нисколько не грело. Но гораздо хуже была сильная боль во всем теле. Кто ее позвал? Сама она не выбралась бы из гроба, не сумела бы сдвинуть крышку. Кто бы это ни был, он должен себя проявить. Объяснить, чего хочет. Или это все-таки она позвала и на ее зов откликнулись могущественные духи? На всякий случай Мышка поклонилась на четыре стороны, хотя никого не увидела.
Ленточка на руке сдавила запястье и Мышка поторопилась развязать ее. Наверно, нельзя носить знак волка женщине. Робея, Мышка приблизилась к трону, чтобы положить ленточку на трон. Сиденье и спинка трона были пыльными, сквозь пыль виднелись грязные разводы. Не раздумывая, Мышка оторвала оборку у платья. Нет смысла жалеть платье, если сейчас она умрет по-настоящему, от мучившей ее грязи. Смахнув верхний слой пыли со спинки, Мышка попятилась. Этот глаз она помнила, на ее браслете был именно такой, сплющенный круг и точка в середине. Мышка предпочла бы убежать, чтобы не думать, как она и трон связаны.
— Я только приберу и уйду, — прошептала Мышка, проводя тряпкой по сиденью. — Не причиню вреда.
В первый же вечер Лихой выложил СемПету все, что с ним случилось в Ланции. Про камин и робкую Медду, мертвую усадьбу и волчий трон, коварных жрецов, деда и кровника Брю. Специально рассказывал все подробности. Голова у бывшего директора детдома соображала хорошо и со стороны виднее. Может Лихой пропустил какую-то важную деталь. Советник ему нужен. И советы. Много, на каждый день. СемПет оживился, охал, но поверил. Всегда он чувствовал, что Дениска Волков особенный парнишка. И дела у него будут особенные, а не просто слава лучшего драчуна.
— Я ведь старый. Обузой не хочу тебе быть.
— Я оглох, — отмахнулся Лихой. — Не хочу слышать никаких отговорок.
— А здесь? Все бросишь?
— Продам, чтобы не думалось. Нелюдь ведь как меня поймал? Заставил вспомнить, что вы здесь остались, что я волнуюсь о вас. Эмоция сверкнула и нет Лихого! — складные прибаутки всегда нравились Лихому. Медда смеялась над ними. — Если не о чем будет переживать, то обратно меня не утащит. Ну и надо придумать, как этого жреца прижать. Чтобы не мечтал о вредительстве. Я список составлю. Вместе будем решать, что и куда. В общем, найдется кого вам воспитывать. Без дела не останетесь. И мои руки свободными станут.
— Продать-то продашь. Дело нехитрое. А деньги куда?
— Не знаю. Можно, конечно, на детдом, благотворительность. Но тоже, дело мутное. Многие благотворители деньги на себя тратят, не хочу плодить дармовщину. С собой да, не заберешь. Я еще не разобрался, как там с деньгами, но бумажки наши точно не в ходу. А до электронных счетов в банках и внуки мои не доживут. Там магия есть. Все эти новомодные прихваты магам без надобности.
— Королем будешь?
— Вроде как. Традиции у них смешные. Испытания всякие, ленточку привязать к трону, кольцо с пальца не снимается, только если потомку передать.
— А корона?
— Про корону не скажу. Никто мне ее не обещал. Хотя Медде бы подошла. Сам бы ее короновал.
— Ну, мастера наверняка есть. Корону-то сделают. Можно картинку найти. А вот что корону отличает, придает ей уникальность, так это драгоценные камни.
— СемПет, ну ты голова, — Лихой хлопнул себя по лбу. — Вот никогда бы не додумался. И протащить можно легко, и деньги пристрою, и ни у кого не будет подобного. Ланция поверит в изменения. Я ж не для себя, для народа стараюсь.
— Мантию еще можно. Золотом расшитую, — Жанна выглянула с кухни. — Я видела в одном салоне. Парадная одежда.
— Жанна, ты подслушивала, что ли? Я думал, ты в магазин ушла.
— Уходила. Вернулась уже. Возьми меня с собой, Денис. В другой мир. Чего мне здесь без вас делать.
— Жанна, — Лихой опешил. — Я женат. И Медду обижать не стану. Верность ей храню и буду хранить. До гроба.
— Я же не как женщина прошусь с тобой, а как друг. Тоже могу помочь. Жреца, например, нейтрализовать. Шпионить.
— Жреца? Вахид старый, в отцы тебе сгодится. А Нелюдь? Он за дочкой Вахида, кажется, увивается. Потому и меня спровадил.
— И дочку нейтрализую! — Жанна подбоченилась. — Сам говорил, мы здесь даром никому не
