Поймав взгляд Ларинны, женщина смущённо улыбнулась.
— Это для Вира. Когда мы… на Крите…
— Конечно, — кивнула девушка. — Что ж, все в сборе? Идёмте! Эет, — позвала она.
До порта добрались без приключений. Мать Ринн, увидев толпу, возглавляемую её дочерью, только всплеснула руками.
— Мама, — безапелляционно заговорила Ларинна. — Я поплыву с Эетом на Корабле господина Иккона. Думаю, ты вполне сможешь разместить у нас на борту родителей Вира и Фрей.
— Но…
— Их Корабль взорвался, — прервала Ларинна. — У родителей Вира есть аппарат связи. Плывите на Крит. Все подробности они вам расскажут. Отплывайте. Отплывайте немедленно!
— Дочь, — вмешался отец. — Ты не считаешь…
— Она так не считает, — вступил в разговор Иккон, и никогда на памяти отца Ларинны он не разговаривал с ними так жёстко. — Делайте, что сказала Ринн. Увидимся на Крите!
Родители переглянулись, и мать, выдавив улыбку, сделала приглашающий жест пассажирам:
— Прошу. Сейчас я покажу вам каюты. Дорогой, выводи Корабль в море, — крикнула она мужу.
— Мам, пап… Я вас люблю! — Ларинна крепко обняла их на прощанье и оставила судно.
Она стояла на краю пирса, рядом с ней стояли Эет и Иккон, и солёный ветер трепал их волосы, рвал одежду.
Они провожали взглядом хрупкий белоснежный Корабль, летевший к Завесе.
Наконец Иккон вздохнул и положил руку на плечо девушки.
— Всё будет хорошо, Ринн…
Она длинно всхлипнула.
— Идём, — жрец сжал её плечо. — Нам надо успеть подняться на Корабль, пока не началась паника. Я окружу его полем невидимости, но, несмотря на это, нам нельзя долго оставаться в порту.
Они пошли к самым отдалённым причалам, и там, у узкого волнореза, нашли миниатюрный, похожий на пушинку, пронизанную солнцем, Корабль жреца. Едва они поднялись на борт, как аппарат Иккона вспыхнул зелёным огнём.
— Да? — жрец вскинул блестящую пластинку к уху.
— Пламя! — крикнули там так громко, что Ларинна тоже услышала. — Пламя на Алтаре!..
Жрец кинулся к иллюминатору на мористом борту — там, в лазурной безбрежности, казалось, ничего не изменилось, но…
— Завеса пала, — металлически отчеканил священник.
— Да! Мы объявляем народу…
— Конечно, — Иккон оборвал связь.
Они с Ларинной молчаливо уставились друг на друга.
Потом маг, словно очнувшись, кинулся бегом на палубу и наложил на Корабль заклятие Сумрака — замерцав, изящные контуры их судна стали незримы для посторонних глаз.
Вернувшись, Иккон плотно закрыл дверь и, щёлкнув выключателем, опустил на иллюминаторы кожаные шторы.
Каюту залил ровный белый свет. Уютное помещение, отделанное в золотистых тонах, оказалось настолько мало, что Эету пришлось сесть на пол прямо у входа.
— Бокал вина и партию в шахматы? — осведомился жрец у Ларинны. — У нас время до четырёх часов…
Ларинна судорожно вздохнула и скинула с плеч свою плотную куртку. Взгляд её чёрных глаз скользнул по Иккону и остановился на Эете.
Он не спускал обожающего взора со своей Госпожи.
Девушка улыбнулась молодому человеку.
Интересно, умел ли он играть в шахматы?…
Ринн глубоко вздохнула.
— Эет, располагайся, как тебе удобнее. Я — чёрными, — сказала она Иккону, садясь на диван, за маленький шахматный столик.
Иккон уселся в глубокое кожаное кресло, и партия началась.
Мерцающие зеленоватым светом цифры часов на стене отсчитывали время, хотя со стороны могло показаться, что каюта выпала из его стремительного течения.
Качка стала сильнее, да яхта время от времени вздрагивала, ударяясь о пирс.
…Без одной минуты четыре.
Жрец поднялся.
— Ну, пора и в путь.
— Ещё одна минута, — не отрывая взгляда от доски, возразила Ларинна.
— Пока то, да сё… — пожал плечами жрец.
И аппарат Ларинны вспыхнул зелёным светом.
— Да! — девушка подскочила, будто этот свет её обжёг. — Что?!
— Что? — напрягся Иккон.
— Мы ждём вас! Ждём!.. Где вы? — кричала Ринн. — Какие пончики?…
— Это кличка дракона… — прошипел Иккон. Ринн замахала на него рукой.
— Уместимся! Сколько вас? Вирлисс, не смешно! Что значит — трое и дракон? Трое?
Ларинна обежала лихорадочным взглядом всё пространство. Трое. Трое!.. Не на потолок же их садить!
— Мы вас ждём, — металлически отчеканила она. — Давайте.
— Иккон, — решительно обернулась она к жрецу, обрывая связь. — Выкидывайте кресло, шахматы… Нет, диван оставьте, Вирлиссу может стать плохо…
— Что?
— Выкидывайте! — рявкнула Ларинна.
— Ты с ума сошла?
— Их трое!
— Ринн, даже если мы вышвырнем кресло и шахматный столик, сюда войдёт не больше двух человек!
Ринн судорожно вздохнула.
— Тогда… Делайте, что велено. Я тоже выкину своё имущество.
— Сумку? — рассмеялся жрец.
— Эет! — ледяным тоном позвала Ларинна. Зомби вскочил, преданно глядя на свою хозяйку.
Ларинна распахнула двери.
За порогом клубились кровавые сумерки. В ноздри ударил запах гари, смешанный с запахом шторма. В каюту ворвался рёв обезумевшей толпы, над которой иной раз взлетали пронзительные крики.
Девушка невольно отпрянула.
Виски сдавило так, что в глазах на миг потемнело. Ларинна вскрикнула и ухватилась за притолоку двери. Эет непроизвольно сделал движение её подхватить — и замер, остановленный глупым вчерашним приказом.
Не дотрагиваться без разрешения…
Она раскрыла глаза. Мир плыл и качался, сознание словно балансировало на незримой грани, острой, как лезвие.
— Эет, — она глубоко вдохнула. Голос её вновь приобрёл странный звенящий тембр. — Ты пойдёшь сейчас в главный Храм Мортис. Ты поднимешься к кельям жрецов и через внутренние лестницы спустишься в подземелья. Найди там святилище с Алтарём. Ты должен охранять его. Ты должен охранять этот Алтарь от всех чужаков. Храни его до моего возвращения или до возвращения жрецов Мортис. Иди!
Эет повернулся и вышел из каюты. На сходнях он обернулся и бросил через плечо долгий взгляд на свою госпожу, словно хотел навеки запечатлеть в памяти её образ — а потом спрыгнул на волнорез.
Она стояла и смотрела ему вслед, пока он не растворился в толпе — он проталкивался вперёд с упорством механизма, как могут только зомби… Не обращая внимания на толчки, удары и ругательства — он двигался к горящему городу, один против обезумевшего людского потока.
«Прости меня, Эет…» — беззвучно шевельнулись губы девушки.
Вирлисс и Фрей
Ветер играл драконом, как травинкой, попавшей в воздушный поток. Ветер крутил и швырял, сносил Пончика к дальнему побережью.
