каторжники. Разбитые колени полностью зажили, но расставаться с тростью я не видела оснований и старательно хромала. Я обязана была убедиться, что беленое золото «держит силу в узде», впрочем, я сомневалась, что именно это заставило моего мужа сберечь трость в пучине волн и передать ее мне, нет, что-то иное, я не знала, конечно, что, а встречаться с мужем пока избегала. Не время, хмыкала я, глядя, как он, замечая меня в окне, дергается и скачет, но почему-то сидит, как на привязи, в своем кабинете.
Пусть сидит. Казалось, он ждет чего-то, и этим чем-то была не я, или что-то ему мешало, но вряд ли совесть или какое-то благородное чувство. Иллюзии, если и были, давно растаяли, мне было смешно и становилось смешнее с каждой минутой — ничего, вообще ничего, совсем ничего нет в дворянстве заманчиво-притягательного. Если бы этот класс не ликвидировали, если бы оставшиеся аристократы в некоторых странах не адаптировались к меняющимся обстоятельствам, мир бы сдох под их гнетом, только и всего.
В этот раз я увидела спину мужа. Он шел по направлению к скалам, и я безразлично посмотрела ему вслед.
Итак, церковь… барак, только чище, чем остальные. Одно из помещений отдали под религиозные нужды. Я постояла, глядя на Святой Огонь у двери. Он не манил меня, не пугал, но чувство было все равно неприятным, а взгляды людей на меня — крайне косыми. Я дождалась, пока из низкого строения выйдет священник, спросила, когда он придет к младенцу, получила закономерный ответ, что не моего окаянного ума это дело, и, изящно хромая, пошла назад.
Ветра не было — он утих, пока я пряталась между бараками, и потому я с тревогой смотрела на небо, зная, что нехороший знак, когда внезапно стихает ветер. Влажный воздух разрезали частые удары сигнального гонга, и я оторвалась от созерцания пустоты над головой, вгляделась в форт, в бараки, перевела взгляд на скалы — люди кидались врассыпную, кто куда, в спасительные каменные узкие щели, те, кто оставался наверху, спешили слезть, некоторые даже спрыгивали. Я прищурилась, вглядываясь — высота метра два, у них должна быть веская причина рисковать переломать себе ноги.
Гонг не смолкал, бил в уши. Десятка два человек что есть мочи бежали от скал к баракам, кое-кто безнадежно отставал. Я оглянулась на церковь — мелькнула чья-то спина, захлопнулась дверь. Что-то происходило, я решила, что снова драка, и вдруг смолк гонг и тишина настала такая, что я услышала, как хлопают крылья.
Я представляла ратаксов огромными. Нет, они были как крупные птицы, но их было так много, что небо над скалами стало черным как ночь. Люди торопились укрыться — те, кто бежал от скал, почти достигли бараков, пора было и мне позаботиться о себе.
Ближе всего ко мне стоял женский барак. Я бросилась туда, сознавая, что никто не отопрет мне, клятой, дверь. Как говорят — не плюй в колодец? Но пугала я или нет каторжных баб, для меня ничего бы это не изменило, и я, не сбавляя скорости, свернула к другому, мужскому бараку. Вряд ли каторжники запирают дверь — красть тут нечего, продать негде.
Ратаксы снижались, воронкой кружили над скалами. Вот тварь молниеносно сорвалась вниз, за ней по спирали спикировали еще несколько, и раздался новый звук — человеческий крик. Последний. Я дернула на себя тяжелую дверь, и она отворилась, впуская меня в убежище. Я закрыла ее, сильней сжала трость, кинулась к окну, замызганному, серому, влекомая парализующим любопытством, начала оттирать стекло от соли и слоя пыли. Что-то там — и кто-то там, такой ненормальный, зачем-то бежит, оглядываясь то на форт, то на отставших.
Этот человек опередил прочих бегущих. Оторвались от скал человек двадцать, до площади перед фортом добежали не больше десятка. По форме я узнала с пяток стражников, остальные были каторжниками. Вот двое и рванули к баракам, за ними все стражники, что было умно — неважно, где спасать свою жизнь и в какой компании, одобрила я. Но трое каторжников — бегущий первым и двое за ним — продолжали путь к форту.
Я прилипла к стеклу, догадываясь, что сейчас увижу развязку. На барак налетела тень — ратаксы заметили новых жертв и вились над ними, выбирая момент для нападения. Человек, бегущий первым, остановился, и я с удивлением узнала своего мужа.
Он спятил?..
Я вцепилась в трость. Он творит абсолютно не то, что поможет ему выжить. Забиться в щель, слиться со скалами менее глупо, потому что там больше людей, многие от падения обездвижены, какого черта он понесся на открытое пространство? Странный способ проститься с жизнью, когда есть море и скалы. Комендант с розгами, наконец, есть.
Полковник постоял мгновение и кинулся сломя голову к форту. За ним ковылял, задыхаясь, толстый каторжник, плывший с Дитрихом в одной лодке. Третий каторжник отстал, и я поняла, как ратаксы намечают себе добычу.
Они брали количеством — десятки против одного. Черный смерч закрутился над обреченным, впился в него острием, затянул жертву, превратился в муравейник, затем — в пирамиду, после — в кокон. Все заняло доли секунды, но я потеряла ощущение времени. Молча наблюдать за чужой гибелью очень странно, даже если ты знаешь, что все вне твоих сил.
Стекло лопнуло, словно по нему ударили кулаком, осколки высыпались наружу, одна рука вытянула вперед трость, другая нащупала токен через одежду. Я не отдавала себе отчет, я даже не понимала, какое действие будет следующим, меня вело нечто, не известное мне, а я не сопротивлялась.
Пальцы, сжимавшие токен, обожгло, меня ударила в грудь страшная сила, пробила разрядом тока, сверкнула на конце трости. Светло-синяя молния вырвалась из окна и полетела в шевелящийся кокон — ратаксы обратились в перья и тлен, но времени не хватило.
На то, что осталось от пира монстров, я не стала смотреть.
От слабости я не держалась на ногах. Меня шатало, как после затяжной и тяжелой болезни, я не могла осознать, где я, что я творю, что происходит. Мне недоставало воздуха, я горела, пот заливал глаза, тряслись руки. Но мне надо было снова сотворить колдовство — ратаксы разлетелись от моей магии, но не ретировались, а мой муж и второй каторжник были от форта еще далеко.
Твари стягивались для атаки. Я собрала последние силы, вытянула руку, стиснула токен, и ничего не произошло. Эмоции, подумала я, эмоции. Магия — это эмоции, не рассудок, она не подчиняется приказам… у меня. Аглаю
