— Ты знаешь, в какое убежище отправили двор? — вдруг спросила она. Ран кивнул. — Отлично. Напиши им. Там много военных, которые оставались верны Империи.
***
Мотоко сидела в покоях, прижавшись ухом к стене. Через тонкое, почти невесомое, бесценное дерево ветра все равно было ни слова не разобрат, как будто древесину заколдовали. Либо Гекко говорил шепотом. Накануне он выезжал в город, светил лицом перед разъяренной толпой, для которой ничего не изменилось, только число трупов на улицах выросло.
Гекко сумел их уболтать — кто бы сомневался? Он вновь и вновь с жаром рассказывал: сколько боли их родному краю причинила Империя. Он тряс кулаком, объясняя недовольным людям, как малым детям, что сейчас они неизбежно проходят период очищения, когда все лишнее, старое, гнилое само собой будет утекать.
Люди слушали, широко раскрыв рты, а потом замолкли, будто громом пораженные. Слова Гекко звучали страшно. Никому не хотелось оставаться на задворках их прекрасной истории, каждый хотел увидеть остров свободным, прекрасным и процветающим. И никто не решался возразить — вдруг это сочтут предательством. Довольный произведенным эффектом, Гекко выписал своим «слушателям» пару ящиков браги из дворца, а потом, по возвращении, приказал накрепко закрыть ворота дворца и выставить с территории всех горожан.
На душе было паршиво. Все раздражало. И даже Юн, всегда готовый поговорить с ним и выслушать его планы относительно будущего острова, сегодня всем своим видом бесил.
— Они только и делают, что требуют, — процедил Гекко, встретившись взглядом с Юном. Бывший приближенный императора, а теперь генерал, сидел, пристально изучая линии рек и дорог на картах острова.
— Это все, на что они способны, — с нотой сожаления пожал плечами Юн.
— Они попросили освободить им город — я его освободил. Они просили веселья и еды — я их давал. А теперь они сами не знают, чего хотят. Мол, «верни, как было раньше». Я отменил лунные праздники, титулы, гороскопы, всю эту хрень, а они опять недовольны!
— Они не недовольны, они просто не привыкли. И ты не привык, — строго заметил Юн.
— Я уже привык! — всплеснул руками Гекко. — Взгляни на меня, само спокойствие. Чувствую себя, как рыба в воде.
— Они хотят стабильности, — невозмутимо повторял Юн. — Империя давала им стабильность и предсказуемость. Ты им пока этого дать не можешь.
— Естественно, если они сами воду мутят! — рыкнул предводитель и рухнул на сваленные в углу подушки. — Может, устроить фестиваль? Праздник. Назовем его «Днем независимости».
— Для начала проспись. Ты сам не свой, — предложил Юн.
Этого-то и ждала Мотоко. Она подхватила поднос с чаем и, два раза стукнув в дверь, вошла в кабинет, сверкая улыбкой.
— Расслабляющий чай, — торжественно объявила она и, сдвинув карты, поставила поднос на столик. Гекко смерил ее недовольным взглядом. Затем удостоил таким же Юна. Мотоко совершенно невозмутимо разлила чай по чашкам и села среди мужчин. — Я думаю, нужно как-то устаканить жизнь во дворце. Вернуть системность, церемониал. Народ же обожает обсуждать то, что происходит за закрытыми дверями. Почему бы нам не показать, что все в порядке?
— У нас и так все в порядке, — процедил Гекко. — Никаких церемоний, у нас свобода.
— У тебя молодая девушка заперта на чердаке под надзором стражи. Или ты забыл? — сверкнула глазами Мотоко. — Не нашел лучше примера для запугивания? А, Гекко? Это ведь не просто девчонка из провинции, ты сам сделал ее символом восстания, делил с ней торжественный ужин в честь победы. А сейчас все только и делают, что обсуждают, в каких позах и как часто ты ее трахаешь, чтоб справиться с паникой.
Лицо Гекко перекосило яростью. Он стукнул по столу так, что чашечки поскакали к краю столешницы, расплескивая чай.
— Не смей так говорить обо мне, — рыкнул он. Мотоко только пожала плечами.
— Это не мои слова. Так все говорят. Но в твоих силах это изменить.
Гекко стиснул зубы, но так ничего и не ответил. Несколько минут он сидел, считая вдохи и выдохи, пока под ребрами вилась огненным ураганом ярость.
— Ты слишком напряжен, — смягчилась Мотоко. — Может, тебе стоит взять перерыв?
— И на кого мне оставить наш город? На вас, прихвостней императора? — хмыкнул мужчина. Юн и Мотоко переглянулись, но так ничего и не сказали.
— Ну, уж точно не на госпожу Кин, — процедила Мотоко, совладав с собой. — Она в последнее время совсем зачахла. Так я слышала.
— Это не твоего ума дело, Мо, — отрезал мужчина.
Гекко просидел в их компании еще полчаса, пока ему не стало совсем тошно. Мотоко словно специально его бесила своим снисходительным обращением и советами по том, как ему следует расслабляться и отдыхать. Еще и Юн, молчаливо поддакивавший жене вместо того, чтобы приструнить ее!
Наконец, Гекко не выдержал и покинул их общество. Воздух вокруг него пульсировал от напряжения. Он щелкнул пальцами, подзывая служанку с вином, всегда следовавшую за ним, как тень. Девушка тут же появилась, поклонилась, протянула ему графин с вином. Гекко кивнул и продолжил путь, чувствуя, как пальцы слишком крепко стискивают серебрянные бока сосуда.
До такого можно было и не доводить, но Гекко нужна была ярость. Ему нужно было достаточно гнева, чтобы не жалеть, не сомневаться и не бояться. Удивительно, за все годы в сопротивлении ему казалось, что он изведал все грани и лица страха. Но вот, добравшись до роскошного дворца, власти надо всем островом и сотни воинов, верных ему и только ему, он заново знакомился со страхом, с первобытным ужасом. Словно привычные вещи искажались, приобретали незнакомые темные черты, от них начинало веять опасностью. Неизменной была только Яра Кин, запертая в своих покоях, как бесценная роза в оранжерее. Печальная, одинокая, потерянная — такая же, какой он увидел ее впервые. И, сам не понимая, почему, Гекко старался сохранить ее такой. Она была нужна ему как напоминание о временах, когда все было хорошо, когда у него была цель. Она сама не ведала, сколько сил придавала ему.
Возле покоев Гекко от всей души пнул задрыхшего на посту караульного, а затем вошел в покои. Яра сидела напротив окна и смотрела на горизонт. Когда Гекко зашел, она обернулась и слегка кивнула. Ему даже показалось, что она посмотрела на него с нежностью.
— Тяжелый день? — спросила она. Гекко протянул ей графин с вином.
— Ты так хорошо меня знаешь, — улыбнулся он. Стоило ей взяться за графин, Гекко накрыл ее ладони своими и подтянул к себе, ближе. Яра нахмурилась, словно он сделал ей больно. Гекко тут же отпустил.
Девушка достала хранившийся в комнате стакан, наполнила его вином и передала Гекко. Мужчина сел на кровать и одним махом осушил стакан, вытянул руку, требуя еще. Яра послушно выполнила его просьбу. Опустив глаза, девушка задала все тот же вопрос, что и накануне и за день до этого. Простые слова, лишавшие Гекко всех сил.
— Что тебя тревожит?
— Ничего, — фыркнул мужчина.
— Я же вижу, — улыбнулась она. Вино, пенясь, ударялось о стенки стакана, кисловатый запах баюкал раскаленные нервы.
— Выпей тоже.
— Я не хочу.
— Я приказываю.
— Если тебе от этого будет легче, — пожала плечами девушка, наполняя и свой стакан.
— Нет, стой, — махнул рукой Гекко и весь сжался, словно его со всей силы ударили в солнечное сплетение. — Я не хочу тебя заставлять. Но кроме тебя у меня тут никого нет, ты понимаешь?
— А как же Мотоко и господин Юн? — удивленно вскинула брови Яра. Гекко встряхнулся и расхохотался.
— Позволь, я кое-что тебе покажу.
Он допил вино и, взяв Яру за руку, повел за собой. Прочь из комнаты, по петляющим коридорам вниз, на первые этажи и наружу, под алое полотно полыхающего заката, реявшего, как стяг.
Яра так привыкла находиться в своих покоях, что на мгновение у нее даже закружилась голова. Так много воздуха было вокруг, так много путей. Тело напряглось, готовое выкручиваться и бежать, вперед, куда глаза глядят. Но Гекко предупреждающе сжал ее запястье.
