Но и отказываться от собственного счастья я не хочу. И разве мы не можем уехать туда, где нас никто не знает?
Он провожает меня до дверей, и теперь в его взгляде я вижу грусть. И мне ужасно хочется сказать ему, что всё не так, как он себе представляет. Что для меня это – не просто блажь, а нечто гораздо большее.
Но когда я открываю рот, он закрывает мне его рукой. И качает головой. Он думает о приличиях куда больше, чем я.
Ладно, мы поговорим об этом следующей ночью. А сейчас мне пора домой.
И когда я, добравшись до особняка, на цыпочках поднимаюсь по ступенькам крыльца, я чувствую себя юной девчонкой, возвращающейся с первого свидания. Мне удается прошмыгнуть в свою спальню никем не замеченной.
Вернее, я так думаю до той поры, пока не раздается торжествующее:
– Верррнулась!
На сей раз это точно говорит Василисий! И я подношу палец к губам, призывая его к молчанию. Но поздно – дверь тетушкиной комнаты уже отворяется.
Черская смотрит на меня, прищурившись, словно решает, сказать ли мне что-то хорошее, или расплакаться от того, что она видит меня, а не свою племянницу. Наконец, она выдыхает:
– Скажи хоть, что у нее всё хорошо! – а когда я быстро киваю, добавляет: – Ну, что же, значит, придется тебе меня терпеть! Я тебя магии-то обучу накрепко!
А я бросаюсь к ней и обнимаю ее крепко-крепко. А она обнимает меня. И пусть мы не родные по крови, но разве есть в этом мире у меня люди, роднее, чем она и Вадим?
А потом мы идем в гостиную, и я рассказываю ей всё. И когда я говорю ей о Лагунове, она придирчиво расспрашивает, из какой он семьи, чем занимается и любит ли ее Анюту. Я расхваливаю его как могу, и кажется, она остается довольна.
– Ой, Анна Николаевна, Глафира Дементьевна, давно ли вы проснулись? – заглядывает в комнату Варя. – Да что же вы меня не кликнули? Я бы давно вам самовар согрела.
Она убегает на кухню. Для всех домочадцев, кроме тетушки, мое путешествие так и осталось незамеченным.
– Письмо тебе пришло из Петербурга, – сообщает Черская, когда мы уже сидим за накрытым к завтраку столом. – Почтовая карета прибыла вскоре после того, как только ты исчезла. Ты уж прости, я не удержалась – заглянула. Не думала, что ты вернешься так скоро.
Письмо было от Елагиных. Они приглашали меня с моими товарами на сельскохозяйственную выставку. И не в Петербург, не в Москву – в Париж!
– Поедешь, что ли? – улыбается Глафира Дементьевна.
А я улыбаюсь в ответ. Да, и не одна!
Думаю, она всё понимает и сама. Слишком хорошо она умеет читать чужие мысли!
И за обедом, собравшись уже вместе с Сухаревым и Назаровым, мы спорим до хрипоты, принимая решение, что нужно везти с собой во Франции. И дорого ли обойдется такая поездка. И что особенного мы сможем привезти из Парижа сюда.
А ночью я снова отправляюсь к Вадиму. Только на сей раз мне не приходится стучаться к нему в окно – заслышав мои шаги, он сам выходит на крыльцо.
– Ведьма вы, Анна Николаевна! – говорит он. – Думал двери закрыть на засов. А не смог.
Но мы оба понимаем, что дело вовсе не в этом. Это не чары, это – любовь.
– Слыхал, в Париж собираетесь, барыня? – он всё еще стоит в дверях, не давая мне войти. И смотрит так, что мне опять становится жарко.
– Мы собираемся, вместе, – уточняю я.
И хотя я знаю, что просто нам вместе не будет, и что против нас будут и общество в целом, и даже, наверно, наши близкие люди – я готова на это пойти.
И поскольку он всё еще медлит, я целую его первой. И чтоб свести его с ума, мне не нужны никакие зелья и привороты.
Конец
