– Но она… – попыталась возразить я, чувствуя, как в душе шевельнулись отголоски злости.
– Она может думать что захочет. Не стоит из-за этого переживать, злиться и нервничать. Я рад, что успел вовремя и ничего непоправимого не произошло.
– Вы так разговаривали с ней, – задумчиво проговорила я. – Как будто она…
– Я разговаривал с ней ровно так, как она того заслуживает. Я стараюсь разговаривать так со всеми людьми – по их заслугам, – опять перебил меня Измайлов. – Опережая ваш следующий и главный вопрос, касающийся ее слов об Игоре, вам лучше задать этот вопрос лично ему.
– Даже женщина может отвечать на суде чести, а она…
– В очень, очень особых случаях. А она тоже неплохо знает дуэльный кодекс – и никогда не перейдет ту грань, когда вызов станет возможен. А если перейдет, то откажется от дуэли. И, в свою очередь, никогда не вызовет обидчика, даже имея право выставить кого-то взамен себя. Госпожа графиня смутно знакома с таким понятием, как честь. Весьма смутно.
– А куда мы идем? – опомнилась я, потому что мужчина явно направлялся к выходу из зала.
– Не беспокойтесь, вам ничего не грозит. Я просто выполняю функции курьера: меня попросили пригласить вас для конфиденциальной беседы, и я этим занимаюсь.
– Игорь? – тут же уточнила я.
– Не совсем, – чуть улыбнулся мужчина. – Их Высочество. Они по понятным причинам недолюбливают графиню и попросили меня спасти вас от общения с этой особой.
– А вы ее не недолюбливаете? – задумчиво уточнила я, беря себя в руки и испытывая к собеседнику чувство глубокой благодарности. Вряд ли я, конечно, опустилась бы до откровенного скандала с Ремезовой и наверняка удержалась бы в словах в рамках приличия. Но предоставленная возможность вообще избежать объяснений оказалась очень кстати.
А о подоплеке собственных чувств и непривычно бурных эмоций я пока старалась не думать. Этим надо было заниматься в спокойной обстановке и в одиночестве, а не во время разговора.
– К ней сложно относиться с симпатией, зная, что́ она из себя представляет, – пожал плечами Измайлов. – Скорее, она просто не способна вывести меня из себя и при этом боится как самого дьявола. А ее бравада и самоуверенность, на мой взгляд, очень забавны. Хорошего вечера, Ваша Светлость, – кивнул он, открывая передо мной дверь в небольшую гостиную.
– Хорошего вечера, Лев Анатольевич, – ответила я, так и не сумев вспомнить, в каком чине состоит этот человек, какую именно должность занимает и что конкретно из себя представляет.
– Вета Аркадьевна, как я рад, что Измайлову удалось вас спасти, – с улыбкой сообщил цесаревич, поднимаясь с кресла.
– Ваше Высочество, вы желали меня видеть? – с поклоном уточнила я.
– Не только видеть, но и говорить. Пойдемте, на ходу будет сподручнее, – мы вышли из гостиной и двинулись дальше по коридору. А я неуверенно держалась за локоть наследника и с иронией размышляла, какой сегодня во всех отношениях неожиданный вечер. Например, я опять ощущала себя неодушевленным предметом. Тогда – сковородкой, теперь вот – эстафетной палочкой.
Но ирония – это было неплохо. Это значило, что я потихоньку прихожу в себя и скоро смогу обдумать и осознать последние события.
– Куда мы идем? – рискнула уточнить я.
– Тут недалеко, но мы пойдем длинным путем, чтобы успеть поговорить, – уклончиво ответил цесаревич. – Я… решил взять на себя довольно непривычную функцию вашей с господином Ветровым крестной феи. Коль уж невольно поспособствовал зарождению ваших чувств, с моей стороны было бы бесчестно бросить все на произвол судьбы. Тем более, боюсь, кроме меня, никто не сможет разрешить основную вашу проблему.
– Увы, я не понимаю, о чем речь, – я качнула головой.
– Это было введение, – улыбнулся цесаревич. – Я хотел попросить прощения за вашего жениха и уговорить вас помириться с ним, – видимо, мое шокированное молчание собеседник принял за недоверие и пустился в объяснения. – Понимаете, Одержимым очень тяжело общаться с другими людьми. Действительно тяжело.
– С ними тоже непросто, – не удержалась я от ироничной улыбки.
– Да, разумеется, но все-таки им сложнее на порядок. А дядя Игорь, он еще и…
Хорошо, что мой спутник успел среагировать и придержать меня, а то я рисковала, запнувшись при этих словах на ровном месте, растянуться на полу.
– Дядя? – ошарашенно переспросила я.
– Ой, простите, я совсем не то имел в виду, – обезоруживающе улыбнулся он. – Просто мое знакомство с Игорем Владимировичем состоялось, когда мне было всего пять лет. Он долгое время меня охранял, и я привык для краткости звать его именно так, а сейчас иногда забываюсь. Не пугайтесь, он мне не родственник. Я это знаю совершенно точно, потому что знаю, кто были его родители.
– А он знает?
– Знает, но это не имеет значения. Они были вполне достойные, но слабые люди, да к тому же давно умерли. Сейчас не об этом речь, а о том, что я искренне желаю ему добра. Он хороший человек, и мне будет грустно, если из-за подобной мелочи вы расстанетесь. Боюсь, это в самом деле убьет его, – качнул головой цесаревич. Я собралась успокоить его, что и сама не планировала ругаться с Ветровым из-за подобной мелочи и уж точно намеревалась поговорить, когда он возьмет себя в руки. Но решила не спешить с признаниями, а послушать, что еще найдет нужным сообщить цесаревич, и в итоге сказала совсем другое:
– А вы не переоцениваете его ранимость? Это как-то странно – он же не ребенок и не пылкий подросток.
– Увы, я совершенно точно знаю, чем это закончится. Я же говорю, Одержимым трудно среди людей.
– Объясните мне, пожалуйста! – тяжело вздохнула я. – Могу поклясться чем угодно о неразглашении этой великой тайны. Я устала бродить на ощупь и чувствую, что по незнанию могу все испортить.
– Думаю, если вы узнаете, большой беды не будет, – неожиданно спокойно ответил цесаревич. – В конце концов, родись вы мужчиной, вы неизбежно оказались бы в их числе, – улыбнулся он.
– Что вы имеете в виду? – окончательно запуталась я.
– Потерпите немного, мы уже почти пришли, – улыбка стала ободряюще-виноватой. – Думаю, будет лучше, если вы зададите эти вопросы непосредственно господину Ветрову. Я уверен, он с огромным облегчением расскажет вам все сам, и с моей стороны было бы нечестно отнимать у него такую возможность.
– Я полагала, что он уехал, – с сомнением проговорила я, решив послушаться совета и подождать. Коридоры сменяли друг друга, пару раз мы даже воспользовались лифтами, так что в общей сложности путь получился неблизкий.
– Нет, тут есть одно место, которое Игорь Владимирович, а вслед за ним и, каюсь, я, облюбовал для размышлений, когда хочется побыть в одиночестве. Не волнуйтесь, прежде чем гонять вас по дворцу, я все уточнил и проверил, он действительно там. Вы ему передайте, что я разрешил все рассказать и что я в курсе.
– И он поверит, что я не вру?
– Вам – точно поверит.
– Только что он мне уже не поверил, – возразила я, а в душе слегка шевельнулась обида.
– Он сгоряча. Простите, что говорю это, но… постарайтесь с ним помягче, хорошо?
– Я и не собиралась с ним ругаться, – вздохнула я.
Определенно, сегодня очень странный вечер. Ветров устраивает сцену ревности к Полонскому. Графиня говорит невероятные мерзости. Лев-Людоед обходителен со мной, но ее выгоняет взашей. А сам наследник престола просит меня быть тактичней и мягче с сильным взрослым мужчиной, который почти на двадцать лет старше меня.
– Это утешает, – улыбнулся цесаревич. – Вот как удачно я все рассчитал – мы пришли, – он кивнул на дверь в небольшом тупичке. – Удачи! – проговорил и только после этого потянул на себя дверь, делая приглашающий жест. Я с неуверенной улыбкой кивнула и вошла, услышав, как тихо щелкнул за спиной замок. Как будто в клетку с тигром запустили, честное слово!
«Клетка» представляла собой достаточно живописный открытый полукруглый балкон. Здесь было прохладней, чем в коридорах дворца, но явно теплее, чем на улице; видимо, пространство экранировалось силовым полем. Вдоль высоких резных перил стояли вазоны с какими-то яркими крупными цветами, по обе стороны от двери имелись невысокие стеклянные столики, окруженные плетеными креслами и диванами. Полукруглыми, даже на вид очень уютными, с пухлыми матрацами, грудами подушек и пледами. Отнюдь не дворцовый интерьер, но я охотно поверила, что это чье-то излюбленное место для отдыха и размышлений.
Одержимый действительно обнаружился здесь. Стоял чуть сбоку, облокотившись о перила, спиной ко входу; но, кажется, я могла бы его узнать и с закрытыми глазами, каким-то десятым чувством учуяв знакомое присутствие.
– Игорь, – неуверенно позвала я. Он не ответил. Пару секунд потоптавшись на месте, я зябко поежилась – после коридоров здешняя прохлада ощущалась отчетливо – и еще неуверенней приблизилась к мужчине. А потом как-то вдруг решилась и осторожно обняла его. Сразу стало теплее, уютнее и даже как будто легче дышать. – Не сердись, – тихо попросила я. Извинилась бы, если бы понимала, на что именно он так обиделся. Не обещать же, в самом деле, больше никогда и ни с кем не разговаривать!
