Тяжело дыша, не чувствуя собственное тело, все вглядывалась в косой потолок, когда, прерываясь тяжелым дыханием, в ухо шепнули:
— Нам, неверное, придется выселить всех из поместья. У тебя такой красивый и громкий голос, что ночами мы никому не дадим спать, — тихо застонав, прикрыла ладонью глаза, чтобы только не видеть его смеющегося, довольного лица.
Глава 33
— Если мы должны здесь оставаться еще несколько дней, тогда стоило бы что-то придумать с едой. Ее совсем мало.
— К защитным камням должны сегодня привезти что-то из продуктов. Местные знают, что делать, — пытаясь привести в порядок волосы, совсем спутанные постельными играми, отозвалась сверху. Было немного неловко, но с другой стороны — он мой законный супруг, так что все по закону.
— Хорошая новость. Было бы славно, если бы кто-то догадался прихватить свежую одежду, но на это, как понимаю, рассчитывать особо не стоит?
— Думаю, что нет.
— Тогда ты отдыхай, мне все еще не нравится твой вид, а я прогуляюсь до камней. К обеду как раз успею туда-обратно, — не дожидаясь ответа, Тазур вышел в свежее солнечное утро, оставив меня одну.
Пытаясь решить, хорошо это или плохо, спустилась в комнату, вздохнув свободнее. Даже если голова понимала, что все происходит как нужно, требовалось какое-то время, чтобы привыкнуть.
Накинув плащ на плечи, вышла из дома, полной грудью вдыхая запах сырого леса и наслаждаясь птичьими трелями. Солнце поднялось уже довольно высоко, и если прислониться к стене, где нет ветра, вполне можно было позволить себе немного погреться под его лучами. Удивительное ощущение, что никуда не нужно бежать, торопиться, никого спасать или контролировать, как давно забытый вкус домашних сладостей на языке. Мне, оказывается, была очень нужна это небольшая передышка. Чтобы осмыслить все произошедшее, чтобы подумать о будущем. Остановиться всего на мгновение, позволить себе обернуться по сторонам, а не лететь вперед, спотыкаясь и разбивая колени.
Присев на лавку, подставив лицо свету, глубоко вдохнула, вспоминая все, что произошло. Все годы, с того момента, как прежний барон умер, казались покрытыми серой завесой.
Я хорошо помнила тот день, когда он вернулся больным. Верховой отряд из двадцати мужчин вернулся из дальних деревень, первых, на которые выпала болезнь. Супруг отвозил лекарства, проверял, хватает ли у людей еды и можно ли чем-то помочь. Я помнила, что вместе с ним в поместье пришел запах гари, словно дым костров, вьющихся над крышами домов там, вдали, добрался и до моего порога. Так оно и оказалось.
Первыми слегли мужчины из дружины. Горячка началась быстро, за пару дней укрыв тела язвами и лишив крепких, здоровых людей сил. Потом неожиданно болезнь коснулась свекра, хотя тот при первых признаках болезни укрылся в одном из домов на отшибе. Поветрие все же нашло лазейку, и, в очередной раз принеся еду, прислужник обнаружил только холодное, изъеденное заразой тело в постели.
Тогда мы сложили большой костер, но за самим сожжением мне позволили наблюдать только из окна, запретив даже близко подходить к завернутому в белую ткань телу. От сладкого, тошнотворного запаха, пробирающегося под рамы, наполняющего комнату даже с такого расстояния, становилось плохо. Я не могла есть еще дня три, чувствуя, как к горлу подкатывает желчь. А потом внезапно заболели почти все мужчины разом. Практически одновременно. Тогда ни о какой возможности сидеть в комнатах больше не было и речи. Закрыв нос тряпкой, пропитанной в едком растворе, нацепив кожаные перчатки, которые должны были хоть как-то уберечь от заразы, я присоединилась к женщинам, которые еще могли ходить за больными. События того времени слились в один бесконечный, беспросветный день, наполненный смрадом и запахом немытых, больных тел, горящих костров и стонами.
Мой супруг пережил ту зиму. Видно, внутренних сил организма как-то хватало на то, чтобы не пустить заразу внутрь, несмотря на то, что он, наравне со всеми, работал и в поле, и в лазарете. Мне тогда казалось, что это невыносимо тяжело, что дальше будет легче. Но нет, стоило снегам сойти, как нас накрыло новой волной заразы, которая немного отступила с приходом холодов.
По весне погребальных костров было в разы больше. Мужчины, те, кто сумел пережить болезнь один раз, съедались горячкой за день-два. Многие женщины, ослабленные после зимы, тоже болели, но им все же удавалось как-то вытерпеть и справиться с болезнью. Барон умер, когда расцвели лесные колокольчики. Он, в отличие от большинства, болел почти десять дней, все повторяя одну и ту же фразу: «Как ты будешь здесь одна?»
А потом я и правда оказалась одна. Вдруг, в одно мгновение, случилось так, что все вопросы приходилось решать мне. Куда пристроить осиротевшего мальчишку? Какие поля засевать, если сил хватит только на треть участков? Что, когда и как делать?
Люди оказались просто не готовы действовать самостоятельно, во всем оглядываясь на господ. Это казалось правильным, верным, но стоило всей ноше рухнуть мне на плечи, как колени едва не подогнулись.
Опираясь спиной о стену сторожки, я всхлипнула, не открывая глаз, пытаясь впитать в себя все тепло и весь свет, которые давало солнце. Слишком глубоко уйдя в воспоминания, никак не могла вырваться из мрачных, темных оков, увязая все глубже.
Было долгое, трудное лето, когда приходилось самой учиться пахать, вместе с дворовыми девушками засевая ближние поля, надеясь, что посевы успеют подняться и созреть до холодов. Или пилить на дрова сухие деревья, молясь, что бы зима была к нам благосклонна.
Не была.
Слезы покатились из глаз. Я все еще не могла себя простить. Только в Долинке две семьи не пережили зимы, столкнувшись с холодом и голодом. Мне сказали об этом не сразу, а потом хватали за руки, пытаясь не пустить ехать по селениям в телеге, груженой дровами и едой. Я все же поехала. С трудом пробираясь по заваленному тракту, понукала волов, так как лошади не могли тянуть повозку по такому снегу, почти полдня добираясь до деревни.
Слезы собирались в уголках глаз, обжигая щеки, затекая за воротник. Из груди, зажимая дыхание, вырвались всхлипы. Вся печаль, боль и тревога, скопившиеся за столько времени, терзающие мою душу так долго, словно вылились в эти безудержные, истеричные рыдания. Тело дрожало, кончик носа и пальцы зудели, словно опаленные холодом. Я не могла остановиться, всхлипывая и завывая в голос.
— Вирана? Вирана?! — за собственными завываниями я не сразу услышала Тазура. Не зная, сколько времени так просидела, я просто забыла об этом мужчине, очнувшись только тогда, когда теплые руки осторожно оторвали мои заледенелые, мокрые пальцы от лица. В глазах Тазура была тревога. Настоящее неподдельное беспокойство. — Ты совсем замерзла. Что случилось? Что-то произошло?
Оказалось, что мой плащ давно уже скатился с плеч, а солнце укрылось за тучами, отчего тело сотрясал озноб, но я не чувствовала, не могла успокоиться, рыдая в голос и заламывая руки.
— Не могу больше, — пытаясь остановить рыдания, невнятно выдала я. Поймав мои ладони в свои, Тазур крепко удерживал их, не позволяя выкручивать пальцы.
— Что-то случилось, пока меня не было? — внимательным взглядом окидывая пространство вокруг, хмуро пытался добиться ответа новоиспеченный барон.
— Нет, — я хотела, но не могла объяснить, — это все я. Только я. Так тяжело. Совсем не справилась… Я больше не могу…
На последнем слове рыдания вдруг превратились в безудержную, дикую икоту, от которой трясло все тело.
— Не уверен, что верно понял смысл, но первым делом нужно тебя отогреть, — поставив на лавку корзину с продуктами, Тазур легко подхватил меня на руки, словно я ничего не весила.
Мне было стыдно, обидно и горько за собственную слабость, но больше не оставалось ни малейших сил, чтобы держаться. Словно чаша, наполняемая по капле, вдруг просто перевернулась, выплеснув наружу все, что в ней накопилось.
